Течению наперекор
Шрифт:
В конце мая 43-го года наш курс должен был отправиться в Казань для прохождения производственной практики на авиазаводе. За неделю до того я досрочно сдал очередную экзаменационную сессию и мне удалось в штабе академии выхлопотать командировку на несколько дней в Москву (до практики) с целью закупки каких-то канцелярских принадлежностей. 18 мая я приехал домой и на следующее же утро отправился поездом в Волоколамск, к Ольге. Предупредить ее об этом я не успел.
Не буду описывать лихорадочное волнение, которое я испытал в медленно тащившемся поезде. И потом, когда серым утром торопливо шел холмистой дорогой к городу, разыскивал среди развалин ее воинскую
Я с самого начала не ставил себе задачу подробно описать наш «роман в письмах», тем более что читателю уже известно, что брак, которым он завершился, оказался недолговечным. Мне было важно рассказать, какую спасительную роль этот роман сыграл для меня в годы пребывания в академии. И еще изложить предысторию тех событий, которые в связи с нашим романом кардинально изменили мою судьбу. Поэтому и здесь я цитирую лишь несколько отрывков из моих писем к Ольге. Так же скупо я расскажу об этом волшебном дне нашей встречи, выделив из него только два многозначащих (как мне теперь кажется) эпизода.
Хорошо помню мгновение, когда Оля, еще сонная, появилась на входе в землянку, где жили девушки, остановилась, потом бросилась ко мне... Помню, как мы бродили по городу, делясь воспоминаниями о довоенных годах и о событиях, случившихся за эти полтора года разлуки. Как она знакомила меня со своими подругами, показывала рацию. Как на бензиновом примусе готовила обед. И я думал: наступит время, и эти любимые руки будут каждый день за нашим обеденным столом потчевать меня...
После обеда мы пошли гулять в окрестные поля, дошли до оврага, по дну которого бежал ручей. Оля сказала, что хочет искупаться, но купальник она не захватила — придется совсем раздеться... Просила меня отвернуться, что я послушно и сделал. Когда она, искупавшись и снова облачившись в свою военную форму, подошла ко мне, то сказала, улыбаясь: «Дурачок!»...
Ее отпустили на сутки. Какая-то знакомая старушка уступила нам на ночь свою широкую кровать, стоявшую в маленькой, отделенной дверью комнатке. Мы легли в эту кровать, обнаженные, но... не полностью (!). Не спали. Лежали обнявшись, ласкаясь и целуясь без конца, но так и не переступили последнюю черту. Я уже писал, что мораль того времени запрещала молодым людям интимную связь до женитьбы. А мы оба были еще очень молоды, и могучие силы природы, способные отвергнуть эту мораль, еще не проснулись в нас обоих...
Чтобы успеть на поезд, мне пришлось уйти задолго до рассвета. Уговорил Олю не провожать меня, а поспать немного перед дежурством. Навсегда запомнил мигающий свет коптилки, ее лицо на подушке — улыбающееся, но с затаенным страхом в глазах. Неужели это наши последние минуты вместе? Неужели не увидимся больше? Ведь война!.. Те же мысли владели и мной. Я поцеловал ее еще раз в губы долго-долго и, не оборачиваясь, ушел.
Из письма Ольге от 7 октября 1943 года
«Леканька, моя родная!
Чудесная, ласковая моя девчурочка! Любимая моя! Ну их к богу все обиды и раздоры. Ведь люблю я тебя, понимаешь, чертенок сероглазый, люблю! Все ласковое, теплое, все хорошее, что есть во мне, это — для тебя, от тебя, ради тебя. В общем, с тобой связано. Никто не сумеет мне заменить тебя... Быть может, уже скоро твои нежные, бесценные ручоны обнимут меня, и я забуду у тебя на груди все мои беды и невзгоды, как забыл тогда... тогда, но, увы, лишь на один миг...»
Из письма Ольге от 12 января 1944 года
«Глупенькая
Я получил письмо от 31 декабря. Конечно, ты не думаешь всерьез и десятой части того, что написала... Ты пишешь, что мое отношение к тебе «построено на чувственном желании, а не желании обладать моей душой». Не знаю даже, как начать отвечать тебе — такая это чудовищная несправедливость, так больно и резко она зачеркивает все, чем я жил эти два года. Как можно? Как можно такое написать даже в минуту горечи?.. Ведь только твою душу и люблю я. Тебя саму я почти не знаю. Смутно помню твое лицо, тело. Иногда теплой волной нахлынет твой образ, вспомню какую-нибудь твою повадку: то ты смешно ладошкой потрешь нос, то станешь носочками маленьких ножек внутрь, то лукаво улыбнешься и скажешь «ни» — но это все редкие мгновенья. А душа твоя всегда со мной. Она в твоих письмах, она в моих мыслях непрестанно. Я почти боготворю ее. Она для меня высший суд всех моих поступков... Отчего я все сильнее привязывался к тебе за эти годы? Оттого, что душа твоя во всей ее красоте все более раскрывалась передо мной. Пойми, ведь всю мою будущую жизнь я связываю с тобой. Я сознаю страшную бедность в образовании: литература, искусство, история, философия, языки — все это надо, обязательно надо познать, кроме своей основной специальности... Вместе с тобой, я уверен, мы сумеем одолеть все это. Один — я спасую...
Понимаешь ли ты хоть теперь, что ты мне нужна не на год-два, а на всю жизнь. И не только тело твое, а душа, воля, совесть. Совесть! Вот верное слово. Ты — моя совесть, а без совести человек пропадет. «Чувственное желание» — как можно так, Оля?! Больше того (отвечу тебе признанием столь же искренним). Недостаток этого самого чувственного желания иногда смущает меня. Семья — это все же не только боевой союз двух людей, это семья. Физическая склонность так же необходима, чтобы построить семью, как и духовное родство, хотя прочной основой может быть только последнее... Говоря грубо, я с радостью представляю себе всю нашу долгую и плодотворную совместную жизнь, борьбу, непрестанную учебу, но... я не могу себе представить нашу первую ночь... Я верю, что когда судьба сведет нас снова, я полюблю в тебе женщину так же крепко, как я люблю твою душу. И тогда... тогда мы соединим наши жизни (обещаю, что это не произойдет раньше). И будем очень счастливы!»
Из письма к Ольге от 20 июня 1944 года (день ее рождения).
«...Часто в письмах (за исключением последних трех месяцев, если ты заметила) стояло слово «люблю». Это было искренне. Но имел ли я право называть так то, что было в моем сердце? Боюсь, что нет. Ни разу я не изменил тебе, даже не смотрел на девушек, мне они абсолютно безразличны... Я мечтаю о том, чтобы ты стала подругой всей моей жизни. Никого я так не уважаю, как тебя, никем так не дорожу, никто не понимает меня так, никто не умеет так приласкать, умиротворить, поддержать меня, как ты. Великая нежность хранится в моем сердце для тебя. Но любовь ли это?
Не встречу ли я когда-нибудь девушку, которую полюблю без памяти? До самозабвения. А что будет с тобой, если мы уже будем мужем и женой? Какими несчастьями грозит нам тогда будущее? А может быть... может быть, этой девушкой будешь ты?! Тогда какое счастье ожидает нас! ...Но суждено ли мне действительно полюбить тебя? Об этом может сказать только встреча. А сейчас лучше остановиться... Я дал себе слово больше не давать волю своей слабости. Если я не буду уверен в том, что смогу составить счастье твоей жизни, я сумею оторваться от тебя.