Темный полдень

Костадинова Весела

Так и жила она у меня все эти дни, больше не скрываясь. Я была не против такого соседства, тем более что она приносила мне спокойствие, будила, если начинали сниться кошмары, усыпляла, топчась лапками по груди или спине. Постепенно я начала разговаривать с ней, как с настоящей подругой, делясь своими мыслями, рассуждая вслух о странностях, происходящих в селе. Казалось, кошка понимала — она смотрела на меня своими зелёными глазами, иногда моргала, как будто соглашалась или упрекала за что-то.

Но, конечно, я знала, что не могу просто оставить её себе. В первую очередь я написала сообщение Андрею: «Твоя

чернышка у меня. Всё в порядке, не волнуйся, верну, когда поправлюсь». Что-то внутри подсказывало, что он сильно расстроится, если решит, что она пропала.

«Ты заболела?» — ответ не заставил себя ждать, точно Андрей ждал от меня вестей.

«Немного. Видимо простыла».

Его следующий ответ пришёл почти мгновенно: «Если станет хуже — скажи. У меня есть лекарства». Это короткое сообщение, передавало сдержанную, но настоящую тревогу, и я не могла не улыбнуться, читая его.

«Не надо. Пока справляюсь».

Он не настаивал, однако каждый день отправлял мне знаки вопроса, даже в переписке умудряясь быть кратким в своем беспокойстве. Я, улыбаясь, отвечала, сообщая, что иду на поправку. Однако на самом деле здоровой себя не чувствовала. Если бы не чай Надежды, помогающий преодолеть слабость, наверное меня не хватило бы даже на рутинную, домашнюю работу. Правда Обжорке, как я мысленно звала кошку, запах не нравился, видимо в чае были травы, которые кошки не любили, но тут ей пришлось мне уступить. Никакой другой стимулятор не мог поднять меня на ноги эти дни. А дел по дому хватало.

Лето окончательно вступило в свои права и первая неделя июня выдалась жаркой, что было мне на руку. Я так и не смогла заставить себя зайти нормально в баню, поэтому мылась нагретой водой в сенях, матеря все на свете и в первую очередь власти края, не выдающие субсидии на централизованный водопровод даже для больших сел и деревень.

Все эти дни, лежа в кровати, я мысленно возвращалась к знаку, показавшемуся смутно знакомым и стараясь вспомнить, где именно я его видела. Но мозг упорно отказывался давать нужные воспоминания, словно на них стоял какой-то блок, а голова начинала болеть совсем уж невыносимо. Я закрывала глаза, погружаясь в тревожный сон, полный смутных образов, среди которых явно выделялся образ ярких, зеленых глаз, обладателя которых я хорошо знала. И по которому скучала, волей неволей вспоминая сильные объятия и голос, в котором гнев на мое безрассудство смешивался с заботой. Все эти дни я отчаянно скучала по нему, однако не дергала и от работы не отвлекала.

Открыв глаза, я вздрогнула всем телом. На кровати рядом со мной сидел нахмурившийся Андрей.

Я застыла, мгновенно просыпаясь, и сердце сделало несколько гулких ударов, будто стараясь вырваться наружу. Андрей сидел на краю кровати, его лицо выражало сосредоточенность и скрытую тревогу. Черные глаза смотрели на меня внимательно, почти испытующе.

— Андрей… — я не знала, что сказать, — что ты здесь делаешь?

— Дверь была не заперта, — спокойно ответил он, не давая ни намека на то, что его смутило собственное вторжение. — Ты не отвечала на сообщения.

Не дом, а проходной двор, блин!

Я пыталась вспомнить, когда в последний раз проверяла телефон. Кажется, еще вчера вечером, а потом лихорадка снова захлестнула меня, и я отключилась в горячечном сне.

—

Давно ты так? — отрывисто спросил он, кладя прохладную руку мне на лоб.

— С понедельника. Уже шесть дней. Похоже, все-таки без антибиотиков не обойтись, — поморщилась я. — Завтра дойду до ФАПа. Не волнуйся, от простуды пока никто не умирал, не хочу быть первой.

Но вместо улыбки он прищурился и осмотрелся. Обжорка по-хозяйски запрыгнула ему на колени, но он мягко, одним стремительным движением снял ее с рук и посадил ко мне. А сам взял чашку из которой я вечером пила чай. Нахмурился. Понюхал. Попробовал на язык, прежде чем я успела протестующе вскрикнуть.

— Айна! Ты часто это пьешь?

— Это чай на травах, Андрей. И это подарок лично для меня! Какого хрена?

— Айна! Тут убойная доза золотого корня! Не мудрено, что тебя так ломает. Сколько чашек в день ты выпиваешь?

— Чашки три-четыре за день…. Они мне помогают силы восстановить.

— Ага и бьют по печени, почкам и сердцу! — он выглядел злым. — Ох уж местные. Травы хороши. Но не в таких количествах! Не лихорадка у тебя. Организм на грани. Ты его все эти дни насилуешь. Спи. Тебе спать надо. Много. Я тут буду.

Он не спрашивал — ставил перед фактом. Но сил спорить не было — я была слишком измотана болезнью.

— Хочешь сказать, — я не могла поверить, — меня отравили?

— Хочу сказать. Ты не знаешь меры. Любой чай с травами нельзя пить постоянно. Любой. Местные это знают. Ты — балда!

Я устало закрыла глаза, пытаясь вспомнить, что говорила Надежда, когда показывала, как правильно заваривать напиток. Да, что-то об умеренности она говорила — это точно. Но ее речь столь часто переходила с русского на коми и обратно, что я могла просто не понять. А вкус мне действительно нравился, очень. И я пила его практически вместо кофе. Снова влипла в историю по собственной глупости! Чертова неумеха!

Вдохнула глубже, улавливая аппетитный запах — яичница с мясом, помидоры, тепло жареного хлеба. Запах пронзал насквозь, вызывая голод, от которого живот неприятно сводило. Мелькнула мысль, что, если бы Андрей нравился мне как мужчина, он действительно был бы практически идеальным. Но, наверное, именно его спокойное, слегка отстранённое отношение и делало возможным наше странное сосуществование.

Световые лучи проникали в комнату, падая на лицо, но я упорно держала глаза закрытыми, позволяя себе ещё немного отдыха. Чувство уюта, которое принесла с собой пушистая кошка и этот молчаливый, но заботливый мужчина, заползло даже в мой дом, где раньше всегда царила настороженная тишина. Странное это было ощущение — находить уют в присутствии того, кого ещё недавно считала чужим.

— Не вставай. Принесу еду сюда. — Он притащил из кухни стул и поставил на него обычный черный чай с сахаром, после — тарелку с едой и хлеб.

— Ты сам ел? — тихо спросила я, садясь на подушках.

— Потом. Сначала ты.

— Вместе, Андрей. Я не стану есть без тебя — считай меня капризным ребенком, если хочешь. Ты мой гость, не заставляй меня вставать и настаивать.

Он грустно улыбнулся. На долю секунды его рука дернулась, словно он хотел погладить меня по волосам, но сдержался, сохраняя дистанцию. Молча встал и принес свою тарелку, присаживаясь прямо на пол перед моей кроватью.