Темный полдень

Костадинова Весела

— Мяу, — ответила Обжорка, требуя добавки.

— Вот и я об этом, дорогая, — кладя ей еще рыбы, заметила я и невольно улыбнулась. — Все. Я к твоему хозяину, ты за старшую в доме. Если останусь — сожру пол пирога, бегай потом, жирок сгоняй.

Солнечный свет заливал село ровным, веселым светом, но я решила пройти не по дороге, а перепрыгнула через забор и пошла через поля. Джинсы и кроссовки в одно мгновение стали мокрыми от росы, но холодно мне не было. Все мысли занимал вчерашний вечер.

Думать о Диме и его порыве не хотелось совсем, однако и мысли об Андрее радости не приносили. Его неожиданное заявление и разочарование, проскользнувшее в голосе, ранили меня куда сильнее, чем я ожидала. Я и

солгала-то ему в мелочи, просто не сказала, почему не ответила сразу, но…. откуда он вообще узнал? Невольно поежилась — вот реально ведьмак чертов! И почему я должна раскрывать ему все?

В душе боролись раздражение, злость и грусть.

Остановилась где-то на полпути, глянув на время и понимая, что таким темпом приду к нему почти за полтора часа до встречи. Солнце постепенно поднималось выше, нагревая воздух и заставляя пейзаж вокруг оживать. Вдалеке слышалось пение птиц, а земля под ногами казалась мягкой и теплой, несмотря на холод росы.

Посидела на старом камне у зарослей дикой малины, пытаясь успокоить нервную дрожь. А потом вдруг тихо засмеялась — все мои приключения в этом богом забытом селении напрочь выбросили из головы все проблемы, которые организовал мне Баринов. Может стоит спасибо сказать?

Не Андрею или Диме, не Надежде с её травами и даже не Обжорке, которая, в конце концов, всего лишь кошка, но этому месту, этому дикому, опасному и таинственному краю. Словно оно само приняло меня, втянуло в свои лабиринты и дало забыть на время о страхах, которые я привезла с собой. И может, в этом есть своя ирония — приехать сюда, чтобы скрыться от одной опасности и найти другую, чтобы понять, что я — не машина и умею чувствовать, что мой цинизм — всего лишь маска, одна из десятков, но маска. Увидеть себя настоящую — неуверенную, неопытную, в чем-то слабую, в чем-то глупую. Признать, что у меня до хрена слабостей, что вся моя уверенность в себе — всего лишь наносное. И понять, что я безмерна одинока. Совершенно одинока и ищу хоть кого-то, кто мог бы развеять это одиночество: Диму, его тетку, кошку в конце концов.

Может не так уж не прав Дима, предлагая мне этот странный и комичный союз — он тоже бежал от этого сжигающего душу одиночества. Его сила, как оказалось, стала и его наказанием — она делала его одиноким. Он был слишком могущественным для тех, кто жил вокруг, слишком прямым и строгим, чтобы они могли видеть в нём просто человека. Ему доверяли, но не пытались понять, боялись, но не любили по-настоящему.

Даже Наталья… она видела в нем лидера, сильного и уверенного, но в упор не замечала, как его душа тянется к ней, ослепленная собственными фантазиями и мечтами об Андрее, который стал для нее воплощением идеального образа, принцем из заколдованной сказки. Даже его дефект речи Наталья воспринимала как часть его загадочного образа, словно это был знак таинственной судьбы, добавляющий ему романтического ореола. Она не догадывалась, что за этой «сказочностью» скрывается тяжёлая реальность: последствия болезни или травмы, которые каждый день напоминают о себе. Для неё это была просто деталь, которая делала его особенным, выделяла среди других, но для него самого — это был постоянный источник дискомфорта, болезненное напоминание о том, чего он лишён. И каждый раз, когда Андрей говорил, когда подбирал нужные слова, преодолевая внутренний барьер, это причиняло ему не только физический, но и душевный дискомфорт. Какой-то маленький удар по его чувству собственной полноценности, невидимый окружающим, но такой ощутимый для него самого.

И в этом треугольнике, где каждый видел другого через призму собственных мечтаний и страхов, не было места для истинного понимания. Только ожидания, только иллюзии, которые рано или поздно должны были разбиться о реальность. И я тоже оказалась в этом замкнутом круге, между

чужими чувствами и своими собственными ранами, которые всё никак не заживут.

Вздохнула, понимая, что сидеть тут могу целый день, и направилась к далекому дому на опушке леса.

Андрей во дворе колол дрова, возможно поэтому не сразу услышал мои шаги. На несколько секунд я замерла, наблюдая за ним издалека, прячась за пушистыми лапами ели. Невозможно было не признать правоту Натальи в одном — несмотря на свой возраст, Андрей был по-своему красивым. Его движения были чёткими, уверенными, он работал сосредоточенно, словно в каждом ударе топора было что-то медитативное. На его лице была та самая привычная отстранённость, которая давала ощущение, что он существует отдельно от остального мира, а его дом, лес и даже дрова были частью его личного пространства, куда никому не было доступа.

Его крепкая фигура, на которую падал утренний солнечный свет, выделяя каждую линию мышц, заставила меня на миг задержать взгляд. Обнажённая спина напрягалась от каждого удара, и от этого зрелища я вдруг ощутила лёгкое смущение. Горячая волна пробежала по щекам, и я поспешно отвела глаза, не понимая, почему мне вдруг стало так неловко. Казалось, что даже птицы вокруг затаили дыхание, словно подслушивая мои мысли.

Я глубоко вдохнула, стараясь вернуть себе самообладание, и решила наконец дать о себе знать, кашлянув и сделав шаг вперёд. Андрей обернулся на звук, его взгляд встретился с моим, и я снова почувствовала, как что-то внутри болезненно сжалось.

Он небрежно отбросил топор и осмотрел меня, мокрую почти по пояс.

— Ты рано.

— Прости, не хотела, чтобы местные знали куда я ушла, вот и пришлось уходить полями и огородами. А в поле роса, знаешь ли….

— Знаю. Подожди, дрова доколю.

— Я могу завтрак приготовить, — предложила несмело, как бы протягивая лавровую ветвь после вчерашнего…. недоразумения. — Если хочешь, конечно.

Его губы чуть улыбнулись, он стер пот со лба и кивнул.

— Иди. Где что лежит — знаешь.

Он снова поднял топор, вернувшись к своей работе, и его движения снова стали чёткими и отточенными, как будто этот короткий разговор позволил нам обоим чуть выровнять дыхание.

Я кивнула в ответ и пошла в дом, ощущая, как напряжение, которое висело между нами, стало немного слабее, словно трещина в стене начала понемногу расширяться, пропуская лучи утреннего солнца. На кухне, в привычном для него порядке, лежали продукты, которые он, как обычно, готовил для себя: яйца, хлеб, несколько простых ингредиентов. Я принялась за готовку, радуясь возможности занять руки делом и отвлечься от тревожных мыслей.

На этот раз решила поизгаляться и вспомнила редкие уроки кулинарии, которые давала мне тетка Маша, работавшая в кулинарном техникуме. Быстро приготовила тесто для сырников, открыла банку сгущенки, так любимую Андреем, и взбила ее со сливками.

Когда я выложила последние сырники на тарелку и полила их нежным сливочным кремом, Андрей как раз вошёл в дом, неся с собой запах свежего дерева и прохладу утреннего воздуха.

— Ого. Неожиданно.

— А для меня-то как… Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, так, кажется, говорят? — пропела я, улыбаясь и наливая в две кружки кофе.

На долю секунды черные глаза блеснули огнем. А потом он взял у меня одну из кружек.

— А к сердцу женщины какой путь?

— Ох, если бы я это знала, то, наверное, была бы черным властелином планеты!

Андрей тихо усмехнулся, а потом сделал глоток горячего кофе, сдерживая улыбку.

— Тебе бы подошло.

— Увы, власть меня никогда не прельщала, — пожала я плечами, садясь напротив него.

— А что прельщает?

— Свобода. Возможность заниматься тем, что люблю. Общаться с теми, с кем хочу. Ездить туда, куда хочу.