Тень Люциферова крыла (Посланник)
Шрифт:
Никита встрепенулся, сел: показалось, кто-то окликнул его по имени. Огляделся. Никого и ничего, вокруг дремотное спокойствие природы, не потерявшей очарования и доброты даже в этом Богом забытом, израненном войнами и колдовством краю.
Снова пришел из ниоткуда безголосый, беззвучный шепот, короткий, как вздох. Никита взглянул на тускло мерцающий перстень эрцхаора, потом сунул руку за пазуху и достал хохху. Это ее "голос" он услышал в пси-диапазоне.
Внутри лежал знакомый цилиндрик серебристой фольги величиной с сигарету. Неровно забилось сердце. Неужели пришла информация о местонахождении Ксении?! Но это было послание
Второй раз прочитать послание не удалось, слова пропали, а фольга съежилась и рассыпалась серым пеплом, но Никита и так запомнил письмо. Пожал плечами.
– Что он имел в виду под "прикиньтесь немощными"?
– Внутреннюю силу, - подумав, предположил Такэда.– Ты паранорм, почти колдун, можно сказать, и фонишь в магическом диапазоне, как реактор без защиты, излучаешь магиполе. Поэтому тебя легко пеленговать. Может быть, попробуешь заэкранироваться?
– Как?
– Ну, я не знаю... поставь блок. А лучше попроси диморфанта.
Если они могут обеспечить защиту от внешнего пси-излучения, то почему не сделать наоборот?
– Зипун, - позвал Никита мысленно своего диморфанта, - закрой меня во всех диапазонах энергией, каких только можешь.
Живой скафандр отреагировал мгновенно.
Никите показалось, что его спеленали по рукам и ногам, по коже прокатилась волна огня. Голову сдавило, внутри нее забились, зашептали сотни чужих голосов, сознание помутилось... чтобы тут же восстановиться. Голоса исчезли, голова прояснилась. Диморфант не разговаривал с хозяином на его языке, да и мыслил по-своему, используя чужой ассоциативный ряд, но все же дал понять, что приказ исполнил: на миг Сухов ощутил себя вмурованным в металлическую гору, не поддающуюся никаким воздействия ни снаружи, ни изнутри.
– Ну?– заинтересованно поднял брови Такэда.
– Н-нормально, - ответил Никита. Но ответ этот инженер прочитал по губам, голоса слышно не было.
– Ты чего?
– Я тебя не слышу.
– Как не слышишь?! А-а... Зипун, звук можно. А теперь?
– О'кей.
Друзья с некоторым усилием прервали-отдых и потопали в распадок, мимо болота, к лесу. И через полчаса нарвались на засаду.
Сначала послышался свист, от которого у путешественников заложило уши. Хорошо, что диморфанты уже приспособились к мировосприятию своих хозяев и, выяснив пределы их выносливости и выдержки, вовремя среагировали. Через несколько секунд свист как бы раздвоился: первая его. тональность стала уходить в ультразвук, а вторая подняла рев и понижающий вой, отчего завибрировала земля и все, что на ней росло и стояло. Инфразвук был настолько мощен, что земля не выдерживала, трескалась, а стволы сухих сосен лопались, как фарфоровые. Когда неведомая стихия достигла ураганной силы, Такэда сообразил, в чем дело.
– Кажется, нас встречают братья-Соловьи, - прокричал он на ухо Никите.– Дети Соловья-разбойника Инф и Ульт.
– Если бы засечь, где они расположились...
– Это просто. Видишь, рябь идет по траве и кустам? Как бы веером расходится. А они где-то в углу веера, свистят в одном направлении.
– Теперь я вижу.–
Рев стих, как по волшебству, послышался слабый крик, после которого прекратилась и ультразвуковая атака. Из кроны могучего дуба на взгорке что-то вывалилось белое, затрещало валежником, из кустов раздался гнусавый голос:
– Эй, витязь, не балуй, мы сдаемся!
Подойдя ближе, путники разглядели огромного косматого мужика с усами и всклокоченной бородой, одетого в полосатую Длинную рубаху без пояса и кожаные штаны с бахромой, из которых высовывались мосластые босые ноги примерно пятидесятого размера. Руки у мужика были также мосластые, с лопатообразными ладонями, в каждой из которых уместилась бы человеческая голова.
Лицо мужика стоит описать особо. Широкое, корявое, как сосновая кора, оно создавало впечатление катастрофы, постигшей этого человека в раннем детстве. Глаз на нем почти невозможно было отыскать: были они величиной с вишню и сидели так глубоко, словно для них специально сверлили дыры. Нос был не просто уродлив, он состоял из множества бугров и походил на кап нарост на стволе дерева, - а губастый рот не могла спрятать даже густая борода - настолько он был широк.
– Ты кто?– спросил мужик, ощерясь, показав великолепные, крупные, белые зубы.– По платну виже - не рядович, а витязи сюда не захаживают без надобности.
– Я вой, - сказал Никита коротко.– А это...
– Меченоша, - подсказал Такэда.– А вы Ульт? Может быть, Ульр?
Сверху, с дерева, раздался рык и хрип, дуб затрясся, с него посыпались мелкие ветки. Мужик задрал голову, крикнул тонким колосом:
– Слезай, не охотник это.
– Пуффай оффеф фыфаффиф, - раздался мощный хрипящий бас, что переводилось, как: "Пущай оскеп вытащит".
– Наколол ты его, вой, - с укоризной сказал бородатый Ульт.– Чо ж сразу не признался? Сказал бы заветное слово, мы бы и свистеть перестали, чай не враги себе.
Никита повел плечом, глянул на дуб, подумал и начал взбираться по стволу вверх, услышав вопрос Такэды:
– А какое заветное слово надо было сказать?
– Будто не знаешь, - ответил Ульт.– Россич идет! Мы россичей не трогаем, бьются они больно.
Никита достиг развилки и обнаружил на ней второго мужика, как две капли воды похожего на первого, разве что в полтора раза крупнее. Рот у него напоминал разверстую пасть бегемота.
Копье Ягойой, пущенное рукой танцора, попало ему в рот и пригвоздило левую щеку к дубу, так что он не мог пошевельнуться, не то что разговаривать или свистеть.
Никита выдернул копье, и братец Ульта мешком свалился вниз, взревев, как самолетный двигатель на форсаже. Копье слегка серебрилось, теплое и сухое, без следов крови, и Никита подумал, что это оружие также относится к разряду самонаводящихся и очень опасных, как шиххиртх и вардзуни. Спустившись с дуба, он отдал копье Такэде, глянул на братьев-Соловьев. Оба, как по команде, перестали шипеть, реветь и плеваться и уставились на танцора.
Инф держался за щеку, но уже было видно, что рана его затягивается прямо на глазах.