Тень над скульптурой
Шрифт:
Тот лишь как-то обессиленно, даже болезненно, улыбнулся одними уголками губ. Сложил очки в нагрудный карман темно-синей рубашки, затерел глаза. Тер их долго, с силой надавливая на глазницы, пока не покраснели старые веки…
– Ну, раз вам все нравится, – решительно-серьезно начал он, – назначим дату…
– Лучше всего на конец недели.
– В пятницу.
– По рукам! – согласился Александр.
Все трое поднялись. Пожали руки…
– Ну, до встречи, – со звоном отцовской заботы в сиплом голосе наставил на путь Иван Давидович.
Солнце пекло во всю –
– Сестрорецк! А все же, какое же славное местечко! Кто бы мог подумать, что на берегу Финского залива раскинется кухня…
Они пропустили проезжающий мимо седан – Беляев рванул через дорогу…
– Подождите! – выбежавший из ресторана старик, запыхаясь, схватил Александра за рукав, едва не полетев носом вперед, но устояв на самом крае бордюра. Когда Беляев, оказавшись на противоположной стороне, обернулся, Катаев лишь равнодушно пожал тому плечами. – Нет, вам, в самом деле, понравился мой ресторан?
– Ну само собой, – широко улыбнувшись, ответил Александр, заглядывая прямо в старческие глаза потускневшего серого цвета, в каких сейчас, как казалось под ярким солнцем, сосредоточилась сама жизни, выстроившись лентами отгоревших годов.
– Для меня, понимаете, это место… Все равно что родовая усадьба. Построил собственными силами… А теперь, – всплеснул руками он, – теперь вот по смешным причинам приходится возвращаться обратно в Грузию. Какое же тут спокойствие… Остается лишь надеяться, что вы как следует позаботитесь о ресторане…
– Заезжайте в гости.
Старик улыбнулся и помотал головой, растряхивая седины.
– Возвращаться – плохая привычка, – заумно заметил он. – Отказался, так уходи с концами.
– И то верно.
– Ну, не смею задерживать, – Роман стоял возле спорткара в ожидании. Его потерянный вид ребенка попросту вызывал смех, но двое не смеялись. – Ваш инвестор заждался уже. Бывайте.
И они с пылом пожали друг другу руки. Старик заковылял к двери, а потом и вовсе скрылся за непроглядными стеклами ресторана.
– Это хорошо, что на стеклах пленка, – ткнув пальцем в ресторан с потухшей вывеской, заметил Беляев, когда Александр подбежал к машине, – так хотя бы на аквариум не напоминает.
– Раз не аквариум, так что же он тебе напоминает?
– На весьма культурное заведение, в какое я нацелился вложить копейку.
Александр вздохнул и безразлично-разочарованно медленно помотал головой, а потом опустился в машину.
– Тут неподалеку есть замечательный ресторан. Автопрогулка и легкий обед не помешают, верно?
– Недалеко – это где?
– Вблизи Зеленогорска.
– Недалеко, значит…
– С такой машиной, – Катаев хвастливо потряс ключами перед огромным носом Беляева, – расстояния сами собой уменьшаются.
– Поблизости полно кофеен, но тянет тебя куда-то вдаль. Видимо, не просто так…
– Черт его знает. Зудит желание, и делай с ним, что хочешь.
– Ладно, в путь. На такой-то машине одно удовольствие кататься.
Александр завернул на парковку
– Займем веранду, пока погода позволяет, – кинул Катаев своему спутнику.
– А у тебя, что, какая-то помешанность на верандах? – шутливо отозвался тот.
– На воздухе всяко ведь лучше, чем под тенями четырех стен.
Они разместились на одном из свободных столиков. Яркое августовское солнце приятным теплом покрывало кожу. Несмотря на кажущееся добродушие небес, какое, однако, в любой непредсказуемый момент и без малейшей причины могло смениться на пылкое ненастье, темное море, как будто предчувствуя приближающиеся из пучин невзгоды, расплескивало волнения.
Официантка – девушка с темно-каштановыми волосами, что обслуживала Александра в прошлый раз, – принесла меню. Белая рубашечка, выстиранная и тщательно выглаженная, черная юбка… Худенькая девушка, явно только недавно получившая диплом и еще не сумевшая пристроиться в круговороте бытия…
– В такую даль просто так не заглядывают, – скучающе листая очередное меню, заметил Беляев. – Уйма кофеен за спиной… Нравится? – с распутным умыслом кивнул он в сторону стеклянной двери, за которой скрылась маленькая официантка
– Эта худышка? – Катаев задумчиво-мечтательным взглядом всматривался в тонкую линию противоположного побережья, с равнодушно-бездумной расстановкой выдавая слово за словом. – Девчонка как девчонка, и не о чем тут говорить.
– А зря, девушка-то милая…
– Оставь эту бедную душу в покое. Пускай себе плавает в аквариуме и ни о чем не тревожится. Пускай ею любуется и восхищаются чужие глаза, а мы…
– Розы милее, когда растут на чужой клумбе – самая верная истина.
– Ирония – самая непредсказуемая и нелогичная уловка судьбы. И вся несправедливость в том, что от нее никуда не скроешься. Застанет каким угодно способом, вытянет из-под любых корней, – тут он нервно застучал ногтями по черному деревянном столу, нелепо косящему под модернизм. – Пару дней назад забрался сюда совершенно случайно. Так, занесло попутным ветром, а по итогу влип в сети проклятой иронии… Каким-то губительным чудом наткнулся на одну интересную книгу, которую теперь никак и нигде не могу отыскать, а в ней ведь столько мудрости значилось… Вот послушай, в чем человеческое счастье?
Смеющееся лицо Беляева вмиг помрачнело, словно шутка нежданно-негаданно переросла в раздирающую душу правду.
– Какие забытые слова… Забытое счастье – сойдет за ответ?
– Вот и мое забыто. И выяснил я то вот буквально недавно, когда в полном здравии поднял этот вопрос.
– Не знаю я, что такое счастье. Мозги под философию не заточены. Но, имея достаток с излишком, не могу сказать, что счастлив. Слишком сыто звучит, правда?
– А то, – нерадостно отозвался Александр. – Голодный несчастлив, но и сытый тоже находит себе горести…