Теннисные мячи для профессионалов
Шрифт:
— Из Орска давно? — поинтересовался Бахметьев.
— Неделю назад. — В конце каждой фразы, даже если по смыслу требовалось отточие, Сухонин ставил точку.
— В отпуске?
— Заканчиваем. Скоро на работу.
— Ваши родители знакомы с Сазоновыми?
— Мать.
— Она тоже в Орске? А работает?
— На пенсии. Была главным невропатологом.
— Вчера вечером вы где были?
— На ВДНХ, потом в парке Горького.
— Вдвоем?
— С девушками.
Бахметьев ничего не значащим взглядом нашел дознавателя, тот такими
«Показания проверяются. Есть адреса, за девушками уехали…»
Снова пошел дождь. Рядом с пунктом технического осмотра вагонов, у края платформы, появилась крытая грузовая машина, известная в милицейском обиходе как «перевозчик трупов». В нем ждали привычный груз вместе с копией протокола осмотра.
«Увезут, по-видимому, в Лефортовский морг как неопознанного», — подумал Денисов.
— Но хотя бы словом перебросились? — поинтересовался еще Бахметьев. — Может, он сказал что-нибудь? Или вы? Что-нибудь бросилось в глаза?
Сухонин обернулся к приятелю, тот пожал плечами:
— Может, это? Я шел из кухни, дверь в комнату к нему была закрыта неплотно. Вижу: пишет. Прилежно, голову нагнул к плечу.
— Письмо? Не видели?
— Не знаю. Как-то уж очень серьезно. И бумаги целая стопка…
«Стопка бумаги… — подумал Денисов. — Трудно объяснить!»
К носилкам уже подходили двое из крытой машины:
— Можно брать?
— Минутку! — Королевский обернулся к свидетелям. — Посмотрите, пожалуйста, костюм на нем тот же самый?
— Я не знаю. — Сазонов отошел. Жена его подошла ближе:
— Он. Новый и весьма элегантный.
Носилки качнули, поднимая, Денисов проводил их глазами.
Свидетели уехали. Денисов по рации нашел младшего инспектора:
— Где находитесь?
— Временная камера хранения… — Это были все те же вагоны, стоявшие на приколе у вокзала.
Оперативная группа разыскивала портфель погибшего среди сданной на хранение ручной клади. Отрабатывалась «школа»: преступник мог оставить портфель на время, пока все успокоится, и осторожно взять его потом — через подставное лицо или лично — вместо того чтобы ночью нести с собой заметную наметанному глазу вещь. Не исключалось и то, что погибший сам по какой-то причине сдал портфель на хранение.
— Пока ничего?
— Нет, — отозвался Ниязов. — Готовимся к следующему этапу…
Следующим были автоматические камеры хранения, ячейки-автоматы. Все шесть тысяч. На каждой следовало удалить контрольный винт, ключом-«вездеходом» захватить изнутри невидимый снаружи рычаг запорного устройства.
— Вещественных доказательств почти нет, — по пути в отдел Бахметьев подытожил результаты осмотра. — Никаких документов, никаких личных вещей… Новый костюм… — Бахметьев на ходу провел по лицу платком. — Карманы, кроме заднего брючного, заклеены пленкой
Эксперт-криминалист, следуя занудливой дотошности, не мог не уточнить:
— Фирма «Аро, Вест-Берлин». Размер 50А.
— В каком-то магазине получили же эти костюмы… — Бахметьев как бывший работник
Подошел Сабодаш. Ему удалось вырваться из дежурной части, чтобы доложить Бахметьеву не по рации, лично:
— Звонил Кравцов. Он разговаривал со звенигородским дежурным, который ездил к Окуневым. Им ничего не известно, обещали минут через тридцать собраться, выехать в Москву. Кравцов перехватит их по дороге.
— Надо будет завезти в Лефортовский морг, предъявить труп на опознание.
— Понял, — кивнул Сабодаш.
— Окуневы предполагают, кто мог приезжать?
— Нет.
— Кого-нибудь ждали на этих днях?
— Кравцов спрашивал. Нет. Окунев — доцент, заслуженный врач. Много учеников, друзей. Можно думать на любого.
— Дождемся результатов опознания. А что домработница?
— Окуневых? Тоже едет сюда.
— Припоминает, кто ей звонил?
— Говорили с ней. «Никто не был, никто не звонил». «Телефон и адрес Сазоновых никому не давала, никто не просил».
— В общем, о пострадавшем по-прежнему ничего не известно. Так? — Бахметьев обернулся к следователю.
Денисов пошел один, привычно присматриваясь к перрону.
У багажного отделения под арку осаживала машина с мусоросборниками. На одном Денисов увидел дату мелом и отметку — «8 пл.».
«Восьмая платформа…»
Мусоросборники с пометками, где каждый из них находился в ночь происшествия, перевозили на задний двор.
IV. ЛИСТЬЯ ИРИСА
Первую ночь в Коктебеле Денисов провел беспокойно. Проснувшись затемно, включил свет. Сразу взялся за рукопись. Ему все казалось, что между строк о несчастной любви скрыто главное — обстоятельства и причины происшедшего.
«Ты настояла — покидаю Туву раньше срока. Сумки уложены. Я, как приговоренный к казни — наступает минута, когда он смиряется с участью. Не колотит в дверь, не просит бумаги, чернила. Не плачет, не кричит о невиновности. Он принял судьбу, сломлен, исчерпал свои силы, согласен исповедоваться… Я боролся каждый час. Ты не изменила решения. Утром я пройду мимо теннисного корта, мимо твоих окон… Может, кто-то из мужчин когда-то обидел тебя и ты мстишь?!»
«Тут же на берегу Анастасия, наконец, целует меня. Завтра я уезжаю. Я получаю маленькую порцию любви -то, что было бы мне наградой в первый день. Я даже испытываю неловкость за то, что не очень благодарен! Мы проводим вместе весь день. Говорим. Вечером сидим у моря. «Мы, как в 19 лет, Ланц. Потерпи дорогой. Не торопи. Старые ценности приходят ко мне. Я люблю тебя сегодня…» Даже теперь она говорит — «сегодня». Иду собираться. «Хорошо, что ты едешь. Я должна побыть одна». Она возвращается в дом с кипарисами у подъезда…»