Терновая цепь
Шрифт:
Анна убеждала своих товарищей, что они в любом случае добьются успеха, но в это время про себя молилась Ангелу, чтобы последний проект Кристофера был воплощен в жизнь.
– Вы точно собираетесь идти прямо сейчас? – спросил Алистер. – Скорее всего, Безмолвный город кишит Стражами. Лучше было бы, если бы мы с Томасом вас сопровождали…
– Томас нуждается в отдыхе, – твердо заявила Анна. – А нам нельзя терять времени. Дорога каждая минута – возможно, в этот самый момент Велиал шантажирует Джеймса и заставляет его сдаться, или затевает еще какие-то козни. Помимо всего прочего,
– Мне просто не нравится, что мы исчезаем, бросаем Лондон один за другим, – пробормотал Алистер. У него был взволнованный и даже немного испуганный вид; Анна решила, что он тревожится за Томаса.
– Если у нас все получится, – напомнила Анна, – мы вернемся с подкреплением. А если нет… что ж, попытка не пытка. Придумаем что-нибудь еще.
– Если мы будем держаться вместе…
– Алистер, – перебила его Анна и, помолчав, добавила: – Знаешь, ты меня удивил. Раньше я считала тебя грубияном, равнодушным к другим. Причем не загадочным, привлекательным и романтическим грубияном, какие встречаются в романах, а обычным, ничем не примечательным эгоистом и хамом.
– Надеюсь, сейчас ты объяснишь мне, почему изменила свое мнение, – пробормотал Алистер.
Ари поднесла руку ко рту, чтобы скрыть улыбку.
– Я начала лучше думать о тебе, когда ты свидетельствовал в пользу Томаса после его ареста. А теперь… что ж… пожалуй, я готова очутиться в твоем обществе на необитаемом острове и провести там остаток жизни.
Анна протянула руку, и Алистер в замешательстве пожал ее.
– Я рада, что ты остаешься здесь и будешь присматривать за Лондоном, – сказала она. – Скоро увидимся.
Алистер от изумления лишился дара речи. Но Анну это не волновало; она сказала то, что хотела сказать. Они с Ари спустились с крыльца, а Оскар весело прыгал вокруг них.
Анна знала, что Алистер смотрит им вслед, но не обернулась, чтобы попрощаться. В последнее время в ее жизни было слишком много прощаний.
– Ты прав, – произнес Мэтью после долгого молчания. – Твой план мне не нравится.
Он сидел, привалившись к плечу Джеймса, хотя дрожать перестал.
– Думаю, у тебя в запасе нет другого, менее безрассудного плана.
– Не вижу другого выхода, – заметил Джеймс. – В этом мире правит Велиал; эта мертвая страна подчиняется его воле. Ему нужно, чтобы я захотел объединиться с ним, но он начинает терять терпение; если я просто позволю ему сделать то, что он хочет, пусть и неохотно, он смирится, поймет, что на большее рассчитывать не приходится. Он слишком долго строил планы, потратил слишком много сил и времени, чтобы сейчас отказаться от своей цели.
– Велиал подумает, что ты сдался. Поддался отчаянию.
– Очень хорошо, – сказал Джеймс. – Он решит, что я наконец уступил своей величайшей слабости: что меня слишком сильно волнует судьба других людей. Для него это унизительный недостаток. Ему и в голову не придет, что
Мэтью обернулся и взглянул на друга. Его снова начало трясти, и он не переставая мял в пальцах ткань пальто. Мэтью походил на больного тифом.
– Велиал все это время стремился вселиться в твое тело. Почему ты не согласился раньше? Почему ты ждал до этого момента?
– По двум причинам. Во-первых, мне нужно, чтобы он считал, будто я полностью отчаялся. Во-вторых, мне страшно. Мысль об этом пугает меня сильнее всего на свете, и все же…
Мэтью резко дернулся в руках Джеймса. Его тело напряглось, застыло, словно сведенное судорогой, потом он обмяк и повалился на Джеймса, тяжело дыша.
Джеймс стиснул его руку. Отдышавшись, Мэтью прошептал:
– Кит говорил… припадки.
«И сердечный приступ», – подумал Джеймс. Его мутило от ужаса.
– Я принесу тебе воды.
– Джеймс, нет… не надо… – Мэтью вцепился в запястье Джеймса, но внезапно глаза у него закатились, и он снова начал корчиться. Его тело совершало резкие, нескоординированные движения, как марионетка, которую слишком сильно дергают за ниточки.
Джеймса охватила паника. Кит высказался совершенно ясно: от этого можно умереть. Мэтью потребуется по меньшей мере две недели, чтобы его организм перестал требовать алкоголя. Прошло всего несколько дней. Мэтью может умереть, думал он, умереть прямо здесь, у него на руках, и они разлучатся навсегда. Никогда больше он не увидит своего парабатая – такого безрассудного, дерзкого, доброго, щедрого, преданного… Он лишится половины своей души.
Трясущейся рукой Джеймс выудил из кармана стило, поймал руку Мэтью, который не слушался его, прижал к себе. Приложил к коже острие и изобразил исцеляющую руну.
Руна вспыхнула и тут же погасла, как дешевая спичка. Джеймс прекрасно понимал, что руны в Эдоме не действуют. Но он не оставил свои попытки. Он слышал голос Джема, негромкий, спокойный. «Ты должен окружить себя крепостью самоконтроля. Ты должен узнать свою силу, чтобы уметь распоряжаться ею».
Он изобразил вторую иратце. Она тоже мгновенно обесцветилась. За второй последовала третья, четвертая, а потом он перестал считать, безостановочно водя стилом по коже Мэтью, изо всех сил заставляя себя сосредоточиться на руне, на том, чтобы она осталась, не исчезала, мысленно приказывая ей подействовать.
«Не забывай, что руны – это язык ангелов, – повторял он мысленно, нанося очередной символ. – Не забывай, что во всей вселенной нет и не может быть такого уголка, где они не имели бы никакой силы».
Он смотрел на руну, уверенный в том, что она сейчас обесцветится, растает. Но руна никуда не делась. По крайней мере на минуту руна задержалась на руке Мэтью, но потом под пристальным взглядом Джеймса очень медленно начала светлеть.
Мэтью перестал трястись и корчиться. Пока исцеляющая руна не исчезла, Джеймс принялся торопливо изображать новые иратце. Как только старые начинали терять силу, он повторял их, снова и снова.