The Beginning of the End
Шрифт:
Белла томилась бездействием, от которого нервы натянулись как струны. В конце концов, решив чем-нибудь себя занять, она встала. Взяв лампу, пленница передвинула ее поближе к груде посуды, невесть зачем брошенной в этой комнате.
Присев на корточки, Белла стала брать в руки и рассматривать пыльные горшки, кувшины и чашки, чувствуя себя самым одиноким и самым странным в мире археологом. Посуда была не сказать, чтобы совсем дешевая, - попадались расписные сосуды с очень тонкими изображениями сцен из жизни богов, каноническая черно-красная гамма…
– Погодите-ка, - прошептала Белла, холодея.
В руках она держала большой черепок с небрежно нацарапанным на нем текстом: Белла знала, что глиняные таблички использовались египтянами для упражнений в письменности. А вот еще кусок известняка, тоже весь исчерченный. Кто-то из ученых хозяев этого дома набивал руку - или пытался скрыть написанное от остальных обитателей дома, не решаясь уничтожить?..
Белла уронила кусок мягкого камня, и он раскололся, так что надпись раздробилась. Ахнув, англичанка зажала себе рот, глядя на погибший текст.
Конечно же, копии его не сохранилось, и восстановить будет невозможно, кто бы из хозяев ни хранил здесь свои секреты!..
Белла нагнулась и дрожащими руками собрала куски и крошку. Она замела их подальше в угол, сделав единственное, что было возможно. Потом Белла торопливо попыталась привести кучу посуды в первоначальный вид.
Усевшись на циновку, она постаралась хладнокровно обдумать то, что натворила.
Весьма вероятно, что это ничего не значит… В этой кладовке Тамин может хранить старые счета и хозяйственные заметки, как делает Мути. Да и просто всякий хлам. Многие хозяйки даже во времена Беллы отличались таким неразумием, не решаясь выбросить то, что уже не могло пригодиться.
Однако на душе свербело, и Белла чувствовала себя с каждой минутой все более виноватой. Это нервы, подумала она. Почему же никто за ней не приходит?..
Снова вскочив на ноги, Белла принялась расхаживать по комнате, обхватив себя руками. Потом остановилась, глядя на мерцающий желтый огонек лампы. Она была готова уже выскочить из комнаты и побежать искать Синухета; но тут дверь открылась, заставив ее вскрикнуть.
Синухет, стоявший на пороге, смотрел на нее с удивлением и тревогой.
– Ты что тут делаешь?..
Белла мотнула головой.
– Ничего!
Никому, ни за что нельзя рассказать, что она сделала…
Синухет улыбнулся и протянул руку:
– Пойдем спать. Имхотеп уже у себя.
Белла вернулась за лампой. Она передала светильник египтянину и пошла рядом, опустив глаза. По пути они молчали.
В спальне Белла наскоро умылась и, окунув палец в плошку с натроном, почистила зубы. Потом села на кровать и принялась расчесывать волосы своим черепаховым гребешком, не глядя на хозяина.
– Ты доволен этим вечером?
– спросила англичанка.
Она подняла глаза, наткнувшись на неподвижный взгляд Синухета. Он тоже задумался о чем-то своем, глядя на нее.
– Доволен ли я встречей с братом?
– уточнил египтянин. Потом качнул
– Я доволен… Я рад, что Имхотеп теперь так возвеличен… Но мне он показался совсем чужим. Трудно поверить, что это тоже сын моей матери.
Белла молча прижалась к плечу египтянина, поглаживая его руку. Несмотря на то, что она чужая ему и по крови, и по воспитанию; несмотря даже на то, что она отстоит от Синухета на тысячи лет, - теперь она ему ближе, чем его собственная семья.
***
Синухет уехал успокоенным - Тамин обещала присматривать за вторым его сыном, как присматривала за первым. Имхотеп тоже дал слово позаботиться о мальчике. Но насчет своего мужа Тамин была вовсе не так уверена.
Способен ли Имхотеп теперь позаботиться даже о себе!
Жрец Осириса и царский советник, большой господин, казался воплощением хладнокровия и расчетливости. Их жизнь, размеренная на годы вперед, как у многих благополучных супругов, была словно присыпана серым пеплом. Но Тамин знала, какое пламя тлеет под этим пеплом.
Она строила собственные догадки насчет Имхотепа - делая выводы из длительных его отлучек, из многих часов, что ее супруг проводил, разбирая ветхие папирусы, которые он никому не давал переписывать. Ему мало было земной власти, которая совершенно удовлетворяла большую часть жрецов…
Имхотеп искал власти над жизнью и смертью - он алкал могущества, выше которого ничего быть не может.
Рядом с этим блекло даже то, что Тамин узнала о белокурой наложнице Синухета. В храме Амона существовали записи о встречах с людьми будущего: Небет-Нун была не первой такой посланницей. Однако эти встречи, сколь бы ни были они удивительны, принадлежали миру живых.
Имхотеп же хотел покорить себе и мир мертвых. Если бы только в Ипет-Исут прослышали об этом, он сам очень скоро присоединился бы к мертвым. Но пророкам Амона не от кого было узнать об этом чернокнижнике, кроме как от Тамин.
А она сама не располагала еще никакими свидетельствами, только догадками сердца. И терзалась, не зная, как ей быть. Многое мучило Тамин, и она не знала, какой поступок будет угоден Маат! Муж слишком долго не делился с ней ни мыслями, ни чувствами.
Через несколько дней после отъезда Синухета певица Амона решилась попытаться вызвать Имхотепа на откровенность. Хотя бы… в чем-то, если не во всем!
Тамин без предупреждения пошла в спальню мужа, когда он уже готовился ко сну. Жрица знала, что в такие часы человек наиболее беззащитен…
Она постояла под дверью - сердце колотилось, как у молоденькой девушки перед свиданием. Потом толкнула дверь и вошла.
Имхотеп сидел на полу, скрестив ноги и закрыв глаза. Он был в одной набедренной повязке-схенти; и ей показалось, что муж молится. Тамин едва не пожалела о своем вторжении; но тут жрец открыл глаза и увидел ее.
Спустя несколько мгновений Имхотеп медленно улыбнулся. Он ждал ее?.. Тамин не знала.