«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

Кузнецов Феликс Феодосьевич

В предыдущей главе мы рассмотрели ту аргументацию, которую против авторства Шолохова выдвигают историки — Р. Медведев, Макаровы, т. е. рассмотрели источниковедческий и исторический аспекты данной проблемы.

Но в прояснении проблемы авторства Шолохова не менее важен и аспект филологический, который не исчерпывается источниковедением и текстологией. Важен сравнительный анализ поэтики и языка Шолохова и претендентов на авторство «Тихого Дона».

Поэтика и язык «Тихого Дона» — тема безбрежная. Мы обращаемся к ней только под одним, строго определенным углом зрения: прояснения вопроса об авторстве «Тихого Дона».

Вдумаемся в истоки, происхождение гипотезы «антишолоховедения» о

том, что роман «Тихий Дон» создавался «в четыре руки»: и «автором» — Крюковым, и «соавтором» — Шолоховым. Истоком этой механистической гипотезы является глубинная кажущаяся противоречивость романа, в силу которой «Тихий Дон» могли поддержать и Сталин, и атаман Краснов. Противоречивость, выражающая, как мы показывали в предыдущих главах, всю реальную сложность отношения к революции, Гражданской войне казачества и шире — трудового крестьянства, поначалу принявших в своей массе революцию, а потом, когда началась продразверстка и террор, отринувших ее.

Однако идеологическое объяснение не является достаточным для того, чтобы разобраться в таком сложном вопросе, как видимая противоречивость «Тихого Дона», оборачивающаяся в конечном счете глубоким органическим единством романа. Органическое единство повествованию в романе сообщает совершенно особое проявление позиции автора, не желающего явно и однозначно становиться на чью-либо сторону в этом историческом споре эпохи, избегающего «указующего перста».

За это автору «Тихого Дона» «попадало» и от тех, и от других: от рапповцев — за «объективизм», от «антишолоховедов» — за «искривление» позиции «белого офицера» Крюкова усилиями «коммуниста» Шолохова.

Вспомним «проработку» Шолохова на II Пленуме РАПП’а. Именно принцип объективности, то есть художественной правды в изображении лютых, как говорили тогда — классовых врагов — вызывал особенно острое неприятие рапповцев. «Объективизм», «пацифизм» — такие главные обвинения предъявила Шолохову леворадикальная критика после выхода первых двух книг «Тихого Дона».

Редактор журнала «Интернациональная литература» С. Динамов, известный литературовед и критик той поры, писал в 1931 году: «...У Шолохова нет ни одного белого, качественно отличного от героев “Дней Турбинных”. Говорит Шолохов <...> что Корнилов плетет сети черного заговора, но не показано все это с необходимой, разящей ненавистью, не хватает у Шолохова накалки классового противопоставления; в его образах врагов революции не вскипает отрицание их. Со всем сознанием ответственности этих слов приходится их высказывать, со всем опасением за дальнейший путь Шолохова приходится это утверждать.

Белые для Шолохова враги, но герои. Красные — друзья, но отнюдь не могут идти в сравнение с белыми. <...>. Хватило у Шолохова терпения выписывать фигуры Корнилова и Алексеева, — но ни одной равной им по своей роли фигур красных нет в романе: белые — столбы, а красные — простые столбики. <...> Странное равнодушие сквозит в его описании борьбы с контрреволюцией»¹.

Такова определяющая тональность в оценках критики романа «Тихий Дон» в конце двадцатых — начале тридцатых годов.

В докладе «Реакционная романтика», о котором уже шла речь, историк Н. Л. Янчевский утверждал: «Сложность понимания романа Шолохова заключается в том, что у него нет того лица, которое являлось бы “alter ego” автора и высказывало мысли автора в романе». «Основной недостаток — это “объективизм”, — вторил ему критик Л. Шеншелевич, — который делает роман в высшей степени идейно шатким произведением»².

Левацкая, ультрарадикальная идеология 20-х годов влияла на души и рядовых читателей. «Надо показать свое отношение к описываемым событиям. Объективизм

же — путь очень опасный»³, — требовали от Шолохова читатели на обсуждении романа в Ростове-на-Дону в 1930 году.

То, что рапповская критика вменяла в вину писателю как «объективизм», было в действительности художественной объективностью.

Полная художественная правда как определяющее достоинство романа «Тихий Дон» была отмечена эстетически зрелой критикой сразу после выхода первых двух книг романа, причем не только в нашей стране, но и за рубежом. Роман был переведен на многие иностранные языки и начал расходиться по миру уже в 30-е годы, поразив и восхитив литературную критику и читателей.

Впрочем, были и за рубежом вульгарно-социологические выступления, подвергавшие «Тихий Дон» критике догматического толка, упрекавшие Шолохова в недостатке «классового понимания» при «изображении белых и красных»⁴.

Подобные вульгарные оценки были скорее исключением, чем правилом. «Тихий Дон» был принят в мире восторженно. Главной причиной было именно то, что, к удивлению «западной» критики, коммунист Шолохов «бесстрашно и объективно изображает действительность», что он стремится «писать правду жизни, несмотря на всю ее горечь»; что «на протяжении всего романа Шолохов остается художником, а не пропагандистом», хотя и не скрывает «своей советской идеологии»; что «это не идеологический агитационный роман, а трагический эпос, который запечатлел человеческие судьбы в момент крушения старого уклада жизни, различные идеологии, столкновения различных позиций, жестокую схватку двух мировоззрений»⁵. Доброжелательная зарубежная критика настоятельно подчеркивала именно это качество «Тихого Дона»: объективность взгляда художника при отсутствии в романе авторского «перста указующего».

3 августа 1941 года газета «Нью-Йорк Таймс» писала в статье «Шолоховский эпос о борющихся казаках»: «Известно, что Шолохов — коммунист. И между тем в романе нет привычной марксистской пропаганды. К своим персонажам — белым и красным — он относится объективно, с неподдельным проникновением в человеческие чувства...»⁶.

А известный американский критик и литературовед, профессор Мичиганского университета Д. Стюарт заключил в 1959 году: «...На основании изучения текста “Тихого Дона” было бы справедливо сказать, что Шолохов является непримиримым и необычайно честным реалистом». По мнению профессора Д. Стюарта, «его гений лучше всего виден <...> в его необычной силе, необычном диапазоне видения явлений, которое позволяет ему таить в себе и противоречия типа Достоевского в единой уравновешенной концепции...»⁷.

В этом и состояла «тайна» романа «Тихий Дон», заставившая признать его весь мир, — от Сталина до Краснова, как «красных», так и «белых», как капиталистов, так и сторонников социалистической идеи.

Над загадкой прозы Шолохова давно бьется наше шолоховедение. Ближе всех подошел к разгадке ее, на наш взгляд, В. Васильев, который писал, что Шолохов отказался от художественных решений, «сводящихся к одной-единственной оригинальной интеллектуальной точке зрения автора в произведении». По определению В. Васильева, Шолохов утверждает художественный принцип «разноцентренного или многоцентренного» изображения человеческих положений и социально-исторических коллизий. «Шолохов не связывает себя никакими обязательствами перед персонажами и тем самым отказывается от линейной перспективы в постижении и истолковании жизни в пользу истинной объективности и подлинной реальности и сверхличной, надындивидуальной, высшей правды»⁸.