«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

Кузнецов Феликс Феодосьевич

Именно этот критерий бескомпромиссной художественной правды выдвинул Шолохов в качестве главного, когда отказывался, невзирая на упорные требования литературных и политических властей, сделать Григория Мелехова большевиком.

Этот же критерий художественной правды противопоставил он точке зрения Сталина, который во время встречи у Горького, о которой шла речь выше, сказал, что Шолохов «слишком объективистски», «вроде как бы с сочувствием» показывает генерала Корнилова. Шолохов, как мы помним, ответил Сталину: «Художественная правда образа продиктовала мне показать его таким, каков он и есть в романе».

Шолохов вступал в русскую литературу

как наследник и продолжатель бессмертного реализма великой русской литературы — Гоголя, Достоевского, Толстого, Чехова.

Сам Шолохов неоднократно говорил о влиянии на него Л. Толстого и Чехова. Но вполне правомерно также сближение «Тихого Дона» с творчеством гения реализма Ф. Достоевского. Это сближение прозвучало уже в приведенной выше оценке творчества Шолохова Д. Стюартом, который заметил, что «Тихий Дон» «таит в себе и противоречия типа Достоевского».

И действительно, в выявлении противоречий жизни в «Тихом Доне» Шолохов идет путем Достоевского — через полифоническое многоцентровое повествование, которое сообщает роману «Тихий Дон» максимальную объективность и глубину художественного исследования. И это — исключительно важная характеристическая черта творчества Шолохова, объясняющая многие особенности поэтики его романа, равно как и особенности его восприятия читателем. Вспомним, что о принципе полифонии — определяющем в творчестве Достоевского — писал М. Бахтин в книге «Проблемы поэтики Достоевского». «Достоевский — творец полифонического романа. Он создал существенно новый романный жанр. Поэтому-то его творчество не укладывается ни в какие рамки, не подчиняется ни одной из тех историко-литературных схем, какие мы привыкли прилагать к явлениям европейского романа». «Множественность самостоятельных и неслиянных голосов и сознаний, полная полифония полноценных голосов, действительно, является основной особенностью романов Достоевского»⁹.

Полифонизм художественного мышления, по мнению Бахтина, пробивал себе дорогу давно, начиная с Шекспира. Теоретическое обоснование принципа полифонизма Бахтин встретил, к примеру, у Чернышевского, который собирался, — цитирует он Чернышевского, — «написать роман чисто объективный, в котором не было бы никакого следа не только моих личных отношений, — даже никакого следа моих личных симпатий».

Это не значит, замечает М. Бахтин, что Чернышевский задумал написать роман без авторской позиции, — «такой роман вообще невозможен». Речь идет «не об отсутствии», а о радикальном изменении авторской позиции, причем сам Чернышевский подчеркивает, что эта новая позиция гораздо труднее обычной и предполагает огромную «силу поэтического творчества»¹⁰.

В этой свободе самораскрытия чужих точек зрения без завершающих авторских оценок и усматривает Чернышевский главное преимущество новой «объективной» формы романа.

Как и Достоевский, Шолохов избрал «объективированный» путь полифонического воспроизведения жизни, который для него особенно труден, потому что речь в «Тихом Доне» идет о вещах не бытовых или бытийных, философских, но о политических, о самой что ни на есть «злобе дня». И, тем не менее, Шолохов идет именно этим, самым трудным в реалистическом искусстве путем, реализуя свой предельно объективный подход к изображаемому во всем строе романа. Подчеркнем: речь идет, естественно, не о некой «учебе» Шолохова у Достоевского, но о другом: о схожем типе художественного сознания, выражающего пик развития реализма.

Писатель

дает возможность для полной «свободы самораскрытия» различных, подчас полярных точек зрения без авторского вмешательства и «завершающей авторской оценки», без оглядки на цензуру и власть.

Вспомним, как описывается в романе еще только предчувствие начала красного террора в январе 1919 года:

«Все Обдонье жило потаенной, придавленной жизнью. Жухлые подходили дни. События стояли у грани. Черный слушок полз с верховьев Дона, по Чиру, по Цуцкану, по Хопру, по Еланке, по большим и малым рекам, усыпанным казачьими хуторами. Говорили о том, что не фронт страшен, прокатившийся волной и легший возле Донца, а чрезвычайные комиссии и трибуналы. Говорили, что со дня на день ждут их в станицах, что будто бы в Мигулинской и Казанской уже появились они и вершат суды короткие и неправые над казаками, служившими у белых...» (4, 148).

Коммунист Шолохов не мог написать таких слов! — заявляют «антишолоховеды». Но они не учитывают того, что слова эти писал не политический деятель Шолохов, но художник Шолохов, чтобы дать возможность для полного самораскрытия тех настроений и чувствований, которые обуревали казачество в те, и в самом деле «жухлые» для него дни.

И точно так же — с полной исторической правдой и объективностью — раскрываются в романе чувства, мысли, устремления и генерала Корнилова, и генерала Каледина, и сотника Изварина, и Листницкого, и Петра или Григория Мелеховых.

Самораскрытие Григория Мелехова на разных этапах его внутреннего, духовного и душевного развития правдиво воссоздает картину всех его метаний и исканий. Шолохов сумел передать различные состояния души своего героя, подчас полярные — от, казалось бы, полного приятия «большевиков» до полного их отрицания. В каждом своем душевном порыве Григорий Мелехов предельно искренен, — и в этом — огромная художественная правда характера. Причем самораскрытие героя происходит без «перста указующего» автора, спонтанно, органично, естественно.

Противоречия в развитии характера Григория Мелехова выявили главное «противоречие» романа — между «белыми» и «красными». И заслуга Шолохова как гениального художника — в том, что он способствовал максимально полному самораскрытию обеих сторон этого главного противоречия жизни, предоставил возможность каждой из них с предельной объективностью «раскрывать» и обосновывать свою «правоту», не навязывая читателю своей авторской позиции.

Это не значит, что у автора «Тихого Дона» не было своей позиции. Она, конечно же, была, но не имела ничего общего с той упрощенной, левацкой позицией, которую «антишолоховедение» приписывает Шолохову.

И эта позиция, так же как и «Тихий Дон» в целом, далеко опережала свое время.

Слышна ли подобная полифония слова у Крюкова?..

СЛОВО У ШОЛОХОВА И КРЮКОВА

«Когда читаешь параллельно зрелые произведения Шолохова (“Тихий Дон”, “Поднятая целина”) и сборники его юношеских рассказов, прежде всего бросается в глаза поразительное сходство словесной ткани, — будто разные платья, пошитые из одного и того же материала. Совпадают отдельные характерные слова, эпитеты, а местами и целые обороты речи»¹¹, — писал литературовед И. Лежнев в книге «Михаил Шолохов» (М., 1948), подтверждая этот вывод целым рядом выразительных примеров.