Том 2. Поэзоантракт

Северянин Игорь Васильевич

О юге

Тебя все манит Калабрия, Меня — Норвегии фиорд. О, дай мне взять, моя Мария, Последний северный аккорд! Дай утонуть в Балтийском море Иль на эстляндском берегу, Уснуть, лаская взором зори, Что вечно в сердце берегу… Тебя влечет Александрия, Тебе все грезится Каир, Как мне Миррэлия, Мария, Как Сологубу — сон-Маир! Ты мной всегда боготворима, И за тобою я пойду За них — меридианы Рима — Прославить южную звезду. Тебе угрозна малярия, Но если хочешь, —

верный друг, Я для тебя, моя Мария, Уеду с севера на юг!

Март

Март — точно май: весь снег растаял; Дороги высохли; поля Весенний луч теплом измаял, — И зеленеет вновь земля. И море в день обезольдилось, Опять на нем синеет штиль; Все к созиданью возродилось, И вновь зашевелилась пыль. На солнце дров ольховых стопик Блестит, как позлащенный мел, И соловей, — эстонский: «"o"opik», — Запеть желанье возымел… Опять звенит и королеет Мой стих, хоть он — почти старик!.. В закатный час опять алеет Улыбка грустной Эмарик. И ночь — Ночь Белая — неслышной К нам приближается стопой В сиреневой накидке пышной И в шляпе бледно-голубой…

Madis

Ежевечерно из «Quo vadis» Играл чахоточный цитрист. Ему внимал грустящий Madis, Рыбак и местный колонист. «Как в сеть весной пойдет салака, И как-то будет дорога?» Блестит луна на глянце лака Шикарящего сапога… «И крапчатая лососина Поймается ли весом в пуд?» Белеет шляпы парусина, Дрожит клочок паучьих пут… «А вдруг среди костлявых сирко Пошлет мне небо осетра?!» И поощряет грезы кирка, В луне сафирно-серебра…

Норвежские фиорды

Я — северянин, и фиорды Норвежские — моя мечта, Где мудро, просто, но и гордо Живет Царица Красота. Лилово-стальные заливы В подковах озерносных гор; В них зорь полярных переливы, Меж сосен белой розы взор. И синеглазые газели, Чьи игры созерцает лось, Устраивают карусели, Где с серым синее слилось… Там тишина невозмутима, И только гордый орлий клич Ласкает ухо пилигрима, Способного его постичь…

Льву Никулину

Когда, воюя, мир лукавил Позерством социальных проб, Несчастный император Павел Свой покидал столетний гроб… В крестах, отбрасывавших тени, На склоне золотого дня, Приял великий неврастеник Поэта облик, трон кляня… Приял для самооправданья, Для выявленья существа Своей души, в часы страданья Струившей чары волшебства… Что ж, вверьтесь странному капризу, Поэт и царь, и, сев верхом, Направьте шаг коня на мызу Ивановку, в свой бредный дом. Въезжайте в ветхие ворота, Где перед урной, над рекой, Вас ждет скончавшаяся рота И я, поклонник Ваш живой…

Стихи И. Эренбурга

В дни пред паденьем Петербурга, — В дни пред всемирною войной, — Случайно книжка Эренбурга Купилась где-то как-то мной. И культом ли католицизма, Жеманным ли слегка стихом С налетом хрупкого лиризма, Изящным ли своим грехом, — Но

только книга та пленила Меня на несколько недель: Не шрифт, казалось, не чернила, А — тонко-тонная пастэль. Прошли лета. Кумиры ниже Склонились, я — достиг вершин: Мне автор книгу из Парижа Прислал в обложке cr'epe de chine. Она была, должно быть, третьим Его трудом, но в ней, увы, Не удалось того мне встретить, Что важно в небе — синевы. И нет в ней сладостного ига, Померкла росная краса… Мне скажут: «Небеса не книга», — Пусть так: но книга — небеса!..

Синее

Сегодня ветер, беспокоясь, Взрывается, как динамит, И море, как товарный поезд, Идущий тяжело, шумит. Такое синее, как небо На юге юга, как сафир. Синее цвета и не требуй: Синей его не знает мир. Такое синее, густое, Как ночь при звездах в декабре. Такое синее, такое, Как глаз газели на заре. «Синее нет», — так на осине Щебечут чуткие листы: «Как василек, ты, море, сине! Как небеса, бездонно ты!»

Банальность

Когда твердят, что солнце — красно, Что море — сине, что весна Всегда зеленая, — мне ясно, Что пошлая звучит струна… Мне ясно, что назвавший солнце Не иначе, как красным, туп; Что рифму истолчет: «оконце», Взяв пестик трафаретных ступ… Мне ясно, что такие краски Банальны, как стереотип, И ясно мне, какой окраски Употребляющий их «тип»… И тем ясней, что солнце — сине, Что море — красно, что весна — Почти коричнева!.. — так ныне Я убеждаюсь у окна… Но тут же слышу голос бесий: «Я вам скажу, как некий страж, Что это ложный миг импрессий И дальтонический мираж»…

Рыбная ловля

Вновь ловля рыбная в разгаре: Вновь над рекою поплавки, И в рыбном, у кустов, угаре Азартящие рыбаки. Форель всегда клюет с разбегу На каменистой быстрине. Лещ апатичный любит негу: Клюет лениво в полусне. И любящий ракитный локон, Глубокий теневой затон, Отчаянно рвет леску окунь, И всех сильнее бьется он. Рыб всех глупей и слабовольней, Пассивно держится плотва, А стерлядь, наподобье молний Скользнув, песком ползет едва. У каждой рыбы свой характер, Свои привычки и устав… …Не оттого ли я о яхте Мечтаю, от земли устав?…

В парке

А ночи с каждым днем белее И с каждым днем все ярче дни! Идем мы парком по аллее. Налево море. Мы — одни. Зеленый полдень. В вешней неге, Среди отвесных берегов, Река святая, — P"uhaj~ogi — Стремится, слыша моря зов. На круче гор белеет вилла В кольце из кедров и елей, Где по ночам поет Сивилла, Мечтая в бархате аллей. Круглеет колющий кротекус, И земляничны тополя, Смотрящиеся прямо в реку, Собою сосны веселя. О принц Июнь, приди скорее, В сирень коттеджи разодень! Ночь ежедневно серебрее, И еженочно звонче день!