Том 6. Казаки
Шрифт:
— «Сходи, Марьянушка, а то и теб чай убираться пора — похожихъвстрчать».
Первая страница рукописи первого варианта к I части «Казаков».
Размер подлинника.
Нянюка Марьянка, какъ звали ее казаки, вошла въ избушку, надла сверхъ сорочки блый платокъ, закутала имъ голову и лицо, такъ что одни только блестящiе черные глаза были видны, и вышла на улицу. — Показаться на улиц съ открытымъ лицомъ и волосами считается у старовровъ-казаковъ
— «Плохо ваше дло», сказалъ офицеръ, подмигивая на Марьяну: «слышали? мужъ прiехалъ».
— «Что?»
— «Я говорю, что у Марьянки теперь ушки на макушк, какъ она узнала, что мужъ изъ похода идетъ: она теперь Александръ Львовича и знать не хочетъ».
«Ну, разница не большая будетъ: она и при муж и безъ мужа знать меня не хочетъ».
— «Разсказывайте!»
— «Я вамъ говорю. Я нахожу, что одинаково глупо въ такихъ вещахъ и скрывать и хвастаться. И, вотъ вамъ честное слово, что несмотря на то, что я не знаю, что готовъ для нея сдлать, я столько же усплъ, сколько вы, сколько Щирхашидзе, сколько всякiй». —
— «Не можетъ быть!!! Да вы врно не умете взяться»...
«Ужъ не знаю, какъ по вашему надо взяться, только я давалъ деньги, — не берутъ, длалъ подарки, шлялся по вечеринкамъ, стою у нихъ два мсяца, и все ничего».—«Смшно сказать», продолжалъ Александръ Львовичь, говоря больше для того, чтобы высказать свою мысль, чмъ для того, чтобы передать ее своему собесднику: «я просто влюбленъ — влюбленъ въ этаго великана такъ, какъ никогда въ жизни».
— «Вотъ такъ штука!»
«Ну посмотрите, что это за женщина!! продолжалъ Александръ Львовичь, глядя на Марьяну, которая въ это время той особенной молодецкой мужской походкой, которой ходятъ гребенскiя женщины, входила на дворъ съ насосомъ въ рукахъ.
— «Марьяна!» сказалъ онъ ей: «подойди-ка сюда».
Марьяна потупилась и не отвечала.
— «Что ты это, ужъ и говорить не хочешь со мной?»
— «Чего я пойду», отвчала она. «Как`y болячку тамъ длать?»
— «Правда, что твой хозяинъ прiдетъ нынче?»
— «А теб какое дло?»
— «Я радъ, что теб не скучно будетъ».
— «Легко-ли».
— «Вы, нечистые духи, разстрли васъ въ сердце животы!»... закричала она на мальчишекъ, своихъ племянниковъ, которые разбжались прямо на нее и чуть не сбили съ ногъ. — «Пошли на улицу играть, шалавы».
Глава 2-я. Губковъ
Странное существуетъ въ Россiи мннiе о дйствiи, производимомъ жизнью на Кавказ на состоянiе, характеръ, нравственность, страсти и счастье людей. Промотавшiйся юноша, несчастный игрокъ, отчаянный любовникъ, неудавшiйся умникъ, изобличившiйся трусъ или мошенникъ, оскорбленный честолюбецъ, горькiй бездомникъ, бобыль: вс дутъ на Кавказъ, и ежели ужъ имъ не совтуютъ, то по крайней мр никто не находитъ страннымъ, что такiе люди дутъ на Кавказъ.
По принятому мннiю это очень естественно. Я же до сихъ поръ, — сколько ни напрягалъ свои умственныя способности — не могъ еще объяснить себ, почему они дутъ именно на Кавказъ, а не въ Вологодскую или Могилевскую, или Нижегородскую губернiю?
Мотъ останется мотомъ и въ Москв, и въ Мамадышахъ, и на Кавказ, только съ той разницей, что въ Петербург учтивые французы-трактирщики и портные овладютъ его жизнью, а на Кавказ грубые духанщики и жиды. — Несчастный игрокъ на Кавказ больше, чмъ гд-нибудь, будетъ несчастнымъ, ежели только не гадкимъ. Неудавшiйся умникъ найдетъ много предшественниковъ на Кавказ и скоре, чмъ гд-нибудь, будетъ понятъ. — Трусъ останется трусомъ, сколько бы разъ онъ ни ходиль въ походы и ни подвергалъ безъ цли жизнь свою опасности. Честолюбецъ
Александръ Львовичь Губковъ, съ которымъ я имлъ честь въ первой глав познакомить читателя, также какъ и почти вс молодые люди хорошихъ фамилiй, служащiе на Кавказ, поддался влiянiю утвердившагося мннiя о мнимомъ благотворномъ дйствiи этаго края на кошельки и нравственность людей. Жизнь независящаго ни отъ кого гвардейскаго офицера и несчастная страсть къ игр разстроили въ три года службы въ Петербург его дла до такой степени, что онъ принужденъ былъ взять отпускъ и хать въ деревню, для прiискиванiя средствъ выйдти изъ такого положенiя.
Въ деревн туманъ, въ которомъ представлялось ему его положенiе, понемногу разошелся, и онъ понялъ, что жизнь его еще не совсмъ испорчена, ежели онъ съуметъ вывезти телгу своей жизни изъ той глубокой колеи, по которой она до сихъ поръ катилась такъ незамтно. «Походная жизнь, труды, опасности, отсутствiе искушенiй, дикая природа, чины, кресты!».......... и онъ ршился перейдти въ кавказскiй пхотный полкъ.
Само собою разумется, что дйствительность далеко не соотвтствовала тому, что ожидало его воображенiе; а черезъ сколько неизвстныхъ ему до той поры — когда онъ жилъ въ большихъ размрахъ — горькихъ униженiй заставили его пройдти его недостатки, которыхъ не исправилъ одинъ воздухъ Кавказа.
Не разъ ему случалось слышать фразы въ род слдующихъ: «я вашихъ картъ не бью, потрудитесь прислать»; или: «маркитантъ говорить, что онъ въ долгъ не отпустить, что много, молъ, васъ и т. д. и т. д. — Въ то время, какъ я начинаю свой разсказъ, Губковъ уже два года служилъ на Кавказ и уже давно заплатiлъ дань глупостей неестественному взгляду новаго человка, смотрящего на вещи не съ тмъ, чтобы понять ихъ, а съ тмъ, чтобы найдти въ нихъ то, чего ожидало обманчивое воображенiе. — Онъ уже пересталъ покупать никуда негодные шашки, кинжалы и пистолеты, пересталъ одваться въ азiятское платье и узжать отъ оказiй, кунаки, которые прежде не выходили изъ его квартиры, страшно надоли ему, и онъ уже не старался каждый разъ попасть въ походъ, а предоставлялъ это дло начальству и случаю; однимъ словомъ, благоразумный практическій взглядъ кавказскаго офицера, сущность котораго составляютъ ненависть и презрніе ко всмъ Татарамъ, и правило, никогда никуда не напрашиваться и ни отъ чего не отказываться, — невольно усвоивался имъ.
Несмотря на то, что онъ принадлежалъ въ полку къ партіи бонжуровь, какъ нсколько непріязненно называли офицеры тхъ, которые говорили по-французски, его любили за то, что онъ всегда старался быть хорошимъ товарищемъ. — Я говорю, старался, потому что дйствительно онъ имлъ такъ мало общаго съ другими, что не могъ быть товарищемъ по наклонности, а былъ имъ только по убжденію. —
Совершенно необыкновенная красота Марьяны не могла не поразить его, человка въ высшей степени впечатлительнаго и пылкаго. Ежедневныя, безпрестанныя встрчи съ этой женщиной въ ея простой одежд, слегка закрывающей только вс прелести удивительнаго тла, ея видимая холодность и равнодушіе и даже самая ея грубость и рзкость усилили его впечатлніе — какъ онъ самъ справедливо признавался — до степени любви самой страстной. —