Том 6. Казаки
Шрифт:
Марьяна постелила себ и мужу на лапаси съ понятнымъ неудовольствіемъ и нетерпніемъ — для женщины, не видавшей два мсяца молодого мужа, стоя прислуживала въ избушк, носила чихирь и съ досадой поглядывала на пьяныхъ гостей, которые, казалось, такъ хорошо расположились вокругъ стола, что нельзя было надяться, чтобы они когда встали изъ-за него. Мужъ еще ни минуты не былъ съ ней наедин и не сказалъ ей ни однаго, не только ласковаго, но искренняго слова. Въ простомъ класс и особенно между казаками семейныя отношенія совершенно измняются отъ присутствія постороннихъ. Мужъ при чужихъ никогда не станетъ разговаривать со своей бабой, исключая приказаній, которыя какъ слуг онъ даетъ ей; но какъ скоро они остаются одни, естественное вліяніе женщины беретъ свое, и очень часто женщина, безропотно покорно повинующаяся ему при гостяхъ, съ глазу на глазъ заставляетъ мужа бояться себя. Совершенно наоборотъ того, что встрчается въ нашемъ класс. —
Дядя Епишкапоетъ:
«Алой лентой перевью,
Поцлую обойму,
Поцлую обойму,
Надежинькой назову».
Федоръ Михайловъ.«Вотъ такъ дядя! Ужъ противъ его и молодому-то
Дядя Епишка. «Гуляемъ!!! Баба! поди налей, мать моя».
Марьяна. «Полна чашка, а все еще проситъ».
Дядя Еп.«Поди принеси еще осьмушку, умница, да и подноси съ поцлуемь. Вотъ такъ-то радуются! — Ты меня послушай, старика: вдь я другому такъ бы радоваться не сталь, я радуюсь своему сыну хресному, не то, что онъ домой пришелъ, а то, что онъ молодецъ, — Чеченца срубилъ и коня привелъ. Вотъ такъ то скажи, какъ старики говаривали, а не то что: «чашка полная». Что чашка полная? еще принеси. Гуляемъ!!»
Казакъ. Еще помолимъ, Богъ дастъ, какъ крестъ получитъ. Старшiй урядникъ говоритъ: Давыдъ Купрiянычь сказалъ, что кому-кому, говоритъ, крестъ не выйдетъ, а что я, мыль, не сотникъ буду, коли Гурка, говоритъ, Инякинъ кавалеромъ не будетъ. —
Гурка. Э, братъ, на Давыда плоха и надежда. Какъ мы изъ набга прибжали, у меня онъ два раза Чеченскаго коня просилъ: ты, говоритъ, крестъ получишъ, а коня мн отдай; я говорю: въ чемъ другомъ, Давыдъ Купрiянычь, съ тобой спорить не стану, а что коня я домой приведу. Извстно: слава пошла, что Инякинъ Чеченца срубилъ и коня взялъ, а коня не будетъ. —
Дядя Еп. Молодецъ! я тебя люблю.
Федоръ Мих. «Ты человкъ молодой, такъ долженъ бы все начальнику уважить; оно извстно, что надо служить правдой, да и фанаберiей то очень зашибаться не нужно. Какъ ни суди, а все онъ теб сотникъ и своему Царю есаулъ».
Дядя Еп.«Много не говори. Дурно говоришь, брать. На виду всхъ Татарина срубилъ, да ему крестъ не дадутъ? Чего ужъ тутъ начальнику потрафлять, когда дло видное. Всякiй видитъ, что молодецъ, джигитъ. Вотъ какъ ты съ перышкомъ сидишь да по бумажк: тр, тр, тр, тр! такъ теб надо передъ начальниками вилять, вотъ такъ то, а Гурка молодецъ. Не то что Давыдка, а я чай и генералы-то и Царь ужъ про него знать будетъ. — Баба, налей осьмушку, родная».
Марьяна(тихо). Надулся, а все еще просить. —
Дядя Еп. Э-эхъ люди, люди! какой нынче свтъ сталь!
Гурка. Налей, Марьяна!
Марьяна налила чапурку, поставила на столь и вышла изъ хаты. Старшая невстка давно уже храпла въ снцахъ; гости продолжали шумть за дверью.
«Какъ себ хотятъ, такъ пусть и длаютъ», сказала она сама себе и пошла на лапасъ.
<Больше, чмъ когда нибудь думала она въ этотъ вечеръ о Губков, который такъ постоянно преслдовалъ ее два мсяца, и чувствовала что-то врод досады на самое себя. Ей приходила мысль, что она навсегда безъ причины оттолкнула отъ себя счастiе, которое она смутно, но тмь съ большей силой предчувствовала съ человкомъ, такъ страстно выражавшимъ ей свою любовь и такъ мало похожимъ на холодно-грубыхъ мущинъ, которыхъ она знала до тхъ поръ. — Она ожидала, что присутствие мужа избавитъ ее отъ искушенiя, начинавшаго тревожить ее; но вышло наоборотъ. Она еще не сознавала свою любовь къ Губкову, но чувствовала уже, что не можетъ любить мужа какъ прежде. И это она поняла только теперь, когда увидала его.>
Не разъ невольно посмотрла она на дверь и окна хаты своего постояльца, но ничто въ ней не шевелилось, и она съ досадой подумала о томъ, что при муж Губковъ не будетъ больше приходить стучаться въ ея ставень и просить, ласкать и уговаривать ее. —
Наконецъ пьяные голоса казаковъ послышались на двор, они простились съ хозяиномъ, и неврные шаги и хриплые голоса ихъ, постепенно удаляясь, совершенно замолкли. —
Черезъ нсколько минутъ кто то, оступаясь и нетвердо хватаясь за жерди, лзъ на сно. Совершенно пьяный Гурка, мыча и отдуваясь, улегся подл своей хозяйки.[41]
Глава 4-я.
<«Далече, дядя?» — Посидть хочу, отвчалъ сдобородый плотный казакъ въ оборванномъ желтомъ зипун, сзади и съ боковъ подоткнутомъ за поясъ, въ облзлой попашк, надтой навыворотъ, и оленьихъ поршняхъ, плотно обтягивающихъ его огромныя ноги, и съ двуствольной флинтой и кобылкой за плечами, подходившiй к посту.>
* №2. * Из варианта № 3.
Прошло полтора месяца.
Ржавскiй обжился въ станице и образъ жизни, который онъ велъ, больше и больше нравился ему. Станица Гребенскаго полка есть Капуа для Кавказскихъ войскъ. Посл иногда годовой жизни въ крпости или лагер, Кавказецъ, попадая въ станицу, усиленно предается всмъ тмъ наслажденiямъ, которыхъ онъ былъ лишенъ по ту сторону Терека. Въ числ этихъ наслажденiй главное мсто занимаютъ свобода, охота и женщины. <Едва ли есть гд-нибудь въ мiре охота, богаче той, которую можно имть на Кавказской линiи. Женщины Гребенскихъ казаковъ не даромъ извстны своей красотой по всему Кавказу.> Ржавской былъ еще очень молодой человкъ, но несмотря на то <или именно потому> уже запутавшiйся въ отношенiяхъ общественной жизни. Съ нимъ случилось то, что случалось съ весьма многими честными и пылкими натурами въ наше время. Безобразіе русской общественной жизни и несоотвтственность ея съ требованіями разума и сердца онъ принялъ за вчный недостатокъ образованія и возненавидлъ цивилизацію и выше всего возлюбилъ естественность, простоту, первобытность. Это была главная причина, заставившая его бросить службу въ Петербург и поступить на Кавказъ. Бытъ казаковъ сильно подйствовалъ на него своей воинственностью и свободой. Поселившись въ станиц, онъ совсмъ пересталъ видться съ офицерами, бросилъ карты, не здилъ въ штабъ полка, оставилъ книги, а все время проводилъ на охот, у кунаковъ въ аулахъ и съ дядей Ерошкой, который каждый вечеръ приходилъ къ нему выпивать осьмуху чихиря и разсказывать свои исторіи. — Ржавскій былъ еще въ томъ
И дйствительно, все бы это онъ могъ, потому что онъ былъ смлъ, ловокъ и очень силенъ, чмъ онъ очень гордился. Но одна сторона этой жизни и самая привлекательная для него — женщины, по странному свойству его характера была неприступна для него. <Онъ былъ застнчивъ съ женщинами не своего круга до такой степени, что подойти къ казачк, заговорить съ ней было для него физически невозможно. Онъ испытывалъ физическое страданіе при одной мысли о приведеніи въ исполненіе этаго намренія.> Первая молодость Ржавскаго прошла такъ, что онъ не зналъ любовныхъ отношеній къ женщин безъ уваженія къ ней. Съ дтства и до 19 лтъ онъ зналъ только одну любовь къ кузин, на которой онъ твердо намренъ былъ жениться. Любовь его прошла, но прошелъ и тотъ опасный возрастъ, въ которомъ подъ вліяніемъ чувственности и легковрія легко длаются сдлки съ нравственнымъ чувствомъ. — Онъ мучался, желалъ, зналъ причину своихъ мученій и цль желаній, но неприступная стна отдляла его отъ всякой женщины, которой, онъ чувствовалъ, не могъ бы весь отдаться. И чмъ больше онъ видлъ возможность осуществленія своихъ желаній, тмъ сильне становилась его застнчивость, переходящая въ болзненный страхъ и подозрительность, при столкновеніяхъ съ женщинами, которыя ему нравились.
Читатель ближе познакомится съ нимъ изъ писемъ его къ своему пріятелю. — Скажу только, что пріятель, который страстно любилъ его, получая отъ него письма, всегда говорилъ: «Какъ это на него похоже! Опять новинькое!» И хотя ни на минуту не сомнвался въ его честности и правдивости, впередъ уже считалъ все, что писалъ Ржавскій, увлеченьемъ и преувеличеньемъ.
* №3.
[а) Редакция первая.]
Я пошелъ на удачу. Долженъ признаться, что мн становилось жутко. Втеръ поднимался сильне, тучи находили гуще, и быстро смеркалось. Я вышелъ на дорожку и пошелъ по тому направленію, по которому предполагалъ станицу. Все кругомъ меня казалось мн такъ пусто, дико. Никакого звука, нигд слда человческаго, только втеръ сильнй и сильнй разъигрывался въ вершинахъ. Я зашелъ въ какіе-то камыши. Справа былъ рдкой обвитой ползущими сухими растеньями лсъ, слва безконечное море камышей. Деревья были поломаны вверху втромъ и голы, кое гд попадались полянки песку съ бдной растительностью, камышъ все шелъ гуще и гуще съ лвой стороны дороги, и дорога по канав становилась мене и мене замтна. — Объ охот я уже и не думалъ и чувствовалъ убійственную усталость. Вдругъ подл меня страшно затрещали камыши, приближаясь ко мн, зашевелились их макуши. Я вздрогнулъ всмъ тломъ и схватился за ружье. Это была моя собака. Я испугался. Мн нехорошо было на душ. Пройдя еще съ версту, мн показалось, что я слышу какой-то другой звукъ, кром втра, я остановился и сталъ слушать. — Въ какое это необитаемое мсто зашелъ я. — Впереди меня гудло что-то и на минуту мн показалось, что я слышу голосъ человка. Я прислушался: дйствительно это былъ голосъ. Я удвоилъ шагъ и пошелъ впередъ. Вдругъ поднявъ голову я увидалъ открытое мсто, быстро текущую воду Терека, два кудрявыя дерева и между ними вышку. Солнце вышло на мгновенье изъ-за тучъ, яркимъ свтомъ блеснуло по вод и камышамъ и въ то же мгновенье до слуха моего ясно долетлъ звукъ прелестнаго мужскаго голоса, поющаго русскую псню. Это былъ кордонъ.[42] Лошадь въ сдл ходила въ камышах, у Терека у плетня сидлъ казакъ и плъ. Какъ теб описать чувство радости которое я испыталъ въ эту минуту. Бываютъ безъ причины такія минуты. Все, что я видлъ, казалось мн прекраснымъ и глубоко западало въ душу. Какой-то голосъ говорилъ: смотри, радуйся, вотъ оно, вотъ оно! — Чувство страха прошло. Какое-то тихое блаженство мгновенно замнило его. — Вотъ такія, никому неизвстныя таинственно-личныя наслажденія составляютъ прелесть здшней жизни. Я подошелъ къ казаку, который плъ. Онъ оглянулся и продолжалъ пть. Это былъ Кирка, крестный сынъ и сосдъ Ерошки, и единственный человкъ, котораго старикъ исключаетъ изъ общаго презрнія ко всему новому поколнью казаковъ. — Дйствительно этотъ малый замчательная личность. Не думай, чтобы онъ поразилъ меня только въ эту минуту особой воспріимчивости. Я уже и прежде видалъ его и въ первый разъ, какъ его виделъ, почувствовалъ къ нему странное влеченіе, сладкую и робкую адмирацію, какъ передъ женщиной. Случалось ли теб влюбляться въ мущинъ? Я безпрестанно влюбляюсь и люблю это чувство. Этотъ казакъ сразу побдилъ меня своимъ голосомъ. Ни въ чертахъ лица его, ни въ сложеніи нтъ ничего необыкновеннаго, хотя они красивы, но во всемъ общемъ столько гармоніи и природной граціи и, главное, силы, притомъ во всхъ частностяхъ столько нжнаго, изящнаго, что, мн кажется, всякой долженъ непремнно также подчиненно полюбить этаго казака, какъ и я. Выраженіе его глазъ такое веселое, доброе и вмст немножко pfiffig,[43] улыбка у него такая изящная, открытая и немного усталая, во всхъ пріемахъ такое спокойствіе и неторопливость граціи... Но главное, плнившее меня, это — голосъ и смхъ. Голосъ чуть-чуть погрубе женскаго контралътаи смхъ прозрачный, грудной, отчетливой и такой сообщительной. — Онъ плъ теперь одну изъ моихъ и своихъ любимыхъ псенъ:
Изъ села было Измайлова,
Изъ любимаго садочка государева
Тамъ ясенъ соколъ изъ садика вылетывалъ.
За нимъ скоро вызжалъ младъ охотничекъ,
Манилъ онъ яснаго сокола на праву руку:
«Поди, поди, соколъ, на праву руку,
За тебя меня хочетъ православный царь
Казнить-вшать».
Отвтъ держитъ ясенъ соколъ:
«Не умлъ меня ты держать въ золотой клтк
И на правой рук не умлъ держать,
Теперь я полечу на сине море,
Убью я себ благо лебедя,