Том 6. Казаки
Шрифт:
— «Марьяна!» сказалъ онъ ей однажды, когда она одна сидла за шитьемъ, поджавши ноги, въ своей избушк: «пусти меня къ себ»,
— «Зачмъ я тебя пустю? Как`y черную немочь ты тутъ найдешь ?»
— «Марьяна, я ничего для тебя не пожалю, все, что ты только захочешь, я готовъ сдлать для тебя; а ты никогда добраго слова мн не скажешь. Теб, можетъ быть, нужны деньги, вотъ возьми себ».
— «Такъ вотъ и стану я твои деньги брать! Не нужно мн ничего».
— «Да я вдь отъ тебя ничего не хочу, ничего не прошу, мн только жалко, что такая красавица, какъ ты, мучаешься работой».
— «А кто за меня работать будетъ? Поди ты отъ меня прочь
— «Ну такъ я вечеромъ прійду, никто не увидитъ. Пустишь меня?»
— «Сколько ни приходи, ничего теб не будетъ».
— «Такъ я прійду...»
Какъ только потухли огни въ станиц и полная луна начала подниматься изъ-за казачьихъ хатъ, освщая ихъ высокія камышевыя крыши, Дубковъ тихо отворилъ дверь своей хаты и, весь дрожа отъ волненія, осторожными шагами вышелъ на дворъ. Все было тихо, только кое-гд изрдка раздавался лай собаки, заунывная пснь пьянаго казака, или громкое дыханіе скотины, расположившейся посереди двора.
Дубковъ подошелъ къ закрытому ставню избушки и приложил къ нему ухо. Слышалось дыханіе двухъ спящихъ женщинъ и въ одномъ изъ нихъ — въ ближайшемъ — ему показалось, что онъ узналъ Марьяну.
Онъ подвинулъ къ себ ставень, который былъ заложенъ снутри. Ничто не пошевелилось въ избушк. Онъ повторилъ то же движеніе и приложивъ губы къ ставню, прошепталъ: «Марьяна!» Кто то тяжело вздохнулъ и пошевелился. — «Марьяна, отложи», повторилъ онъ громче, толкая ставень. На минуту, которая показалась ему часомъ, снова все замолкло; потомъ послышался звукъ вынимаемаго болта, скрипъ ставня, запахъ смячекъ, тыквы и жилого покоя, и голосъ Марьяны шопотомъ сказалъ:
— «Кто это? Ну чего по ночамъ таскаешься, полуночникъ!»
— «Ты одна?»
— «Нтъ, со мной невстка спитъ».
— «Выдь въ сни, отопри мн».
— «Какже, отопру!» сказала она, выставляя голову въ окошко: «мало теб двокъ по станиц, что ко мн привязался».
— «Да что-жъ, коли я тебя люблю, мн никто не милъ, кром тебя. Отопри».
— «Нтъ, у меня мужъ есть».
— «Да я то въ чемъ же виноватъ, ежели я безъ тебя жить не могу, ежели ты всегда у меня одна на ум. — Ну отчего ты не хочешь меня любить, Марьяна?» —
— «Нтъ, не отложу», сказала она, отвчая больше на борьбу, происходившую въ эту минуту въ ея душ, чмъ на его слова. —
— «Марьяна!» началъ онъ, давая ей т страстныя ласкательныя названія, которыя вспоминаешь потомъ всегда съ чувствомъ какого-то стыда и раскаянія: «ради Бога, только подойди къ снямъ на минуту», и онъ рукою старался обнять ее. —
— Не будетъ теб ничего, уйди», сказала она, отстраняясь отъ окошка.
Дубковъ подошелъ къ двери и сталъ стучаться, но никто не отворилъ ее, онъ топнулъ ногой съ выраженіемъ истиннаго отчаянія и побжалъ въ свою комнату. —
Въ то время, какъ онъ стучался, Марьяна встала съ кровати, легкими шагами подошла къ снямъ и, положивъ одну руку на замокъ двери, а другую на высоко поднимающуюся грудь, придерживая разстегнутую ожерелку, остановилась въ нершительности. Когда шаги его удалились, она вздохнула, вернулась на постель, гд еще долго сидла въ раздумьи, глядя въ освщенную луною щель ставня на дверь, въ которую онъ скрылся, потомъ ршительнымъ движеніемъ бросилась на подушку и тотчасъ же заснула тмъ крпкимъ, безмятежнымъ сномъ, которымъ спятъ только дти и люди, проводящие жизнь свою въ тяжелой работ.
<Губковъ былъ молодъ, богатъ, влюбленъ и обладалъ
Только дв равносильныя причины удерживали ее: страхъ грха — староврк любить православнаго — и постоянные трудъ и усталость, не допускавшіе искушенія до ея неиспорченнаго, хотя и пылкаго сердца.>
Глава 3-я. Встрча.[40]
Было около полдня, когда все остававшееся народонаселеніе въ станиц — старики, неслужащіе льготные казаки, бабы, двки, дти — высыпало на поляну, чтобы встртить за оградой похожихъ— сотни возвращавшихся изъ похода мужей, отцовъ, дтей, братьевъ.
Вс собрались, какъ на радость, а въ душ каждаго болзненно боролась надежда со страхомъ.
Не разъ прислушивались они во время похода къ дальнимъ орудейнымъ выстрламъ зa Терекомъ и не разъ мысль о томъ, на чью долю выпадетъ нынче жребій несчастья? заставляла сжиматься каждое сердце.
Съ правой стороны яркозеленаго луга, перерзаннаго дорогой, по которой ждали казаковъ, разстилалась гладкая степь, заканчивающаяся бурунами (песчаными буграми ногайскаго кочевья), съ лвой стороны зеленли низкіе, только что одвшіеся виноградные сады, надъ которыми кое-гд возвышались рзко выдающіяся на прозрачно-голубомъ неб группы высокихъ, стройныхъ тополей и раскидистыхъ фруктовыхъ деревьевъ. За садами мстами виднлась серебристая полоса Терека и покрытый сплошнымъ лсомъ первый уступъ Чеченскихъ горъ. —
Весеннее солнце, стоявшее высоко на чистой лазури неба, свтило ярко и согрвало свжія испаренія оживавшей земли носившіяся въ воздух. Воздухъ, въ которомъ весело вились хохлатые жаворонки и медленно поводя хвостомъ плавали черные орлы и коршуны, былъ совершенно неподвиженъ и до того прозраченъ, что очертанія лсистыхъ горъ были видны съ поразительной ясностью, хотя находились на такомъ разстояніи, что огромныя деревья казались мелкими кустами. —
Старыя казачки, поставивъ около себя кувшины съ чихиремъ и узелки съ рыбой и лепешками, которые они принесли съ тмъ, чтобы съ хлбомъ солью встртить похожихъ,расположившись на трав, разговаривали между собой. Молодыя бабы и двки въ лучшихъ канаусовыхъ бешметахъ, въ ярко-цвтныхъ рубашкахъ и головныхъ платкахъ, которыми до самыхъ глазъ закутаны большей частью красивыя, свжія, оригинальныя лица, и льготные парни — казаки, и писаря въ обшитыхъ галунами зипунахъ и сапогахъ съ каблуками составляли другую группу. Писаря и вообще казаки, служащіе въ правленьяхъ по письменной части и отличающіеся всегда щегольствомъ, политичностью и особенной манерою краснорчиво выражаться, бойко поплевывая шелуху смячекъ, балагурили и заигрывали съ двками.