Том 6. Казаки
Шрифт:
Наклююсь я мяса сладкаго лебедикаго.
Онъ говоритъ: лебедикаго, и я люблю это ломанье.
Страница рукописи (№ 20) одного из вариантов к I части „Казаков“
Размер подлинника
Втеръ слышенъ былъ сзади глухо въ лсу, рка буровила на заворот и сильно, звучно заливался голосъ. Когда я вплоть подошелъ къ нему, онъ приподнялся, снялъ шапку и подошелъ ко мн.
«Далеко зашли», сказалъ онъ своей устало самонадянной улыбкой.
— «А что далеко до станицы?
— «Верстъ пять. Засвтло не дойдете, а ночью опасно. Нешто проводить васъ?»
— «А ты какъ же одинъ назадъ пойдешь?
— «Я то привычный. Попросите меня у урядника. Для васъ онъ отпуститъ: a мн и нужно».
Я вошелъ въ кордонъ, попросилъ урядника, онъ отпустилъ Кирку и уже совсмъ темнло, когда мы съ нимъ пошли назадъ въ камыши по узенькой, чуть замтной тропинк. Я разговорился съ Киркой и наружность его не обманывала меня, у него ужасно много доброты и яснаго здраваго смысла и маленькаго веселаго юмора.
— «Что», спросилъ я его: «скучно, я думаю, бываетъ на кордон?»
—
— «Да отойти нельзя и теперь вдь очень опасно. Говорятъ, абреки переправляются». —
— «Ничего, мы привыкли. Наше дло такое; еще думаешь себе: приди, батюшка. Вдь намъ еще лестно; вотъ хоть бы я, еще и ни разу не стрлилъ въ человка. Ну старики, т ужъ отдаляются. Тоже и на кордон пьютъ, спятъ.
— «А въ походъ ты желаешь идти?»
«Какже не желать; на то и казакъ, чтобы въ походы ходить.
— «Пойдешь зимой?»
— «Да какъ Богъ дастъ. Коня не могу справить. Пшкомъ нельзя и теперь стыдно».
Я слышалъ отъ Ерошки, что пріобртенье лошади составляетъ вс мечты и Кирки и всего его семейства. Мн пришло въ голову подарить ему лошадь. Я ровно вчера выигралъ 50 р. Повришь ли, что этотъ молодой мальчикъ съ своимъ пушкомъ на подбородк такъ импонируетъ своей непосредственностью и красотой, что я долго колебался предложить ему лошадь, боясь оскорбить его. Я сначала предложилъ ему выпросить его въ походъ въ драбанты (это врод ординарцевъ даются казаки офицерамъ, хотя совершенно противузаконно). Онъ сказалъ, что радъ будетъ.
— «Да вдь вы не любите нашихъ», сказалъ я.
— «Э! это старухи только», сказалъ онъ, смясь: «имъ все, что по не старому, то и тошно. Отчего не любить».
Я предложилъ ему лошадь. Онъ не поврилъ сначала, но я сказалъ, что взаймы и что даже сейчасъ, какъ придемъ, дамъ ему деньги. Всю остальную дорогу онъ молчалъ. Я тоже. Мн было удивительно хорошо на душ. Все, что я видлъ, казалось прекрасно, ново: и мракъ, сгущавшійся на лсъ, и втеръ, шумно и высоко говорящій въ вершинахъ, и дикіе крики шакаловъ близко по обимъ сторонамъ дороги. На душ легко, ясно, въ тл сильная здоровая усталость и голодъ; природа везд со всхъ сторонъ и въ теб самомъ.
Я отдалъ Кирк деньги. Онъ только сказалъ, что отдастъ къ осени, и не поблагодаря ушелъ. Онъ не могъ благодарить и не понималъ, какъ благодарить за вещь, не имющую для него никакого смысла. Я смотрлъ въ окно на него, когда онъ вышелъ. Онъ шелъ опустивъ голову и недоумвающе разводилъ руками.
Моего хозяина дочь подбжала къ нему. Они остановились и заговорили о чемъ-то. Какая прелесть эти два человка. Марьяна — верхъ женской красоты. Эта стройность, сила, женская грація и глаза, которые только я видлъ изъ ея лица, но глаза, которымъ подобнаго я ничего не видывалъ. Впрочемъ до другаго раза о Марьян. Она стоитъ цлаго письма. Нынче я усталъ. Я пообдалъ или поужиналъ, дописалъ за чаемъ теб это письмо и усталый, счастливый ложусь спать. А завтра опять иду на охоту.
Вотъ теб кусочекъ моей жизни, бдный, жалкій кусочекъ въ сравненіи съ дйствительностью. Но прощай. —
[ Поздне:] Мн хорошо, очень хорошо, но по правд сказать, от чего-то грустно, сладко грустно, но грустно.
Глава 3-я.
Возвращаясь въ этотъ вечеръ домой съ Киркой, Ржавскій, узнавъ, что у него нтъ лошади, которая составляетъ вс его желанія, подарилъ ему 50 р. на лошадь. И это непривычное доброе дло произвело то неясное волненіе и христіанское настроеніе, которое отражалось въ письм его къ пріятелю.
<Ему казалось, что Кирка отъ неожиданнаго счастья и отъ наплыва новыхъ мыслей, подтвержденныхъ дломъ, не могъ найти словъ благодарить его, ему казалось, что хозяева его, что Петровъ, что стны хаты, его собака — весь міръ любилъ его и другъ друга. Онъ былъ такъ доволенъ собой, что ему стало грустно, что онъ такой прекрасный, сильный, здоровый и красивый молодой человкъ, а почти никто не знаетъ этаго.>
[б) Вторая редакция конца.]
Кирка мн человкъ знакомый, во первыхъ, по Ерошк, которому онъ племянникъ, во вторыхъ, по моему хозяину, дочь котораго онъ сватаетъ. Онъ мн чрезвычайно нравится. Дйствительно, Кирка — одинъ изъ самыхъ красивыхъ людей, которыхъ я когда-либо видывалъ. Онъ великъ ростомъ; прекрасно сложенъ, съ правильными строгими чертами лица и общимъ выраженіемъ повелительного спокойствія и гордости. Брови у него почти срослись и составляютъ одну черту. Это даетъ ему взглядъ рзкой и холодный, почти жестокой, но все выраженіе такъ въ характер всего его лица, что по моему еще прибавляетъ его красоту. У него поразительно маленькая и узкая голова. Съ перваго раза, какъ я увидалъ его, онъ мн чрезвычайно понравился и я старался сойтись съ нимъ, ходилъ съ нимъ на охоту, угащивалъ его; но до сихъ поръ онъ оставался со мной холоденъ и даже надмненъ, что разумется заставляетъ меня еще больше желать сойтись съ нимъ. Долженъ теб признаться, что кром того, что этотъ казакъ просто Богъ знаетъ отчего мн нравился, какъ нравится женщина — особенно плнилъ онъ меня своимъ голосомъ, чистымъ звучнымъ, чуть-чуть погрубе женскаго контральта, кром того я имю на него виды. — Смйся надо мной или нтъ, мн все равно. Я уже пережилъ тотъ возрастъ, когда всякое свое желаніе примриваешь на общій уровень. Захочешь чего-нибудь и спрашиваешь: длаютъ ли это люди, длали ли прежде меня? нтъ, то и мн нечего пробовать. Я врю себ теперь и знаю, не спрашиваясь у обычая, что хорошо, что дурно. Любить хорошо, длать добро другому хорошо, и всякому такому чувству я отдаюсь смло, къ какой [бы] нелпости въ пошломъ смысл оно не привело меня. — Все это я говорю къ тому, чтобы сказать теб, что я влюбленъ въ этаго казака и ршился обратить его въ христіанскую вру. Въ немъ все хорошо, все свжо, здорово, неиспорчено, и невольно, глядя на эту первобытную богатую натуру, думается: чт`o, ежели бы съ этой силой человкъ этотъ зналъ, что хорошо, что дурно. Говоря съ Киркой, я былъ пораженъ этимъ отсутствіемъ всякаго внутренняго мрила хорошаго и дурнаго. Одинъ разъ мы съ нимъ разговорились. Я старался растолковать ему простую истину, что трудиться для другого хорошо и лучше этаго ничего сдлать нельзя, а трудиться для себя — напрасно. Онъ слушалъ меня больше, чмъ внимательно; онъ былъ озадаченъ; но потомъ я видлъ, что онъ испугался своего впечатлнія и подозрительне сталъ смотрть на меня. Я очень радъ былъ его встртить здсь. Онъ вязалъ уздечку, сидя на порог кордона, и плъ одну изъ старыхъ казачьихъ псенъ.
* №4.
14. Глава 4-я.
2-е письмо Ржавскаго къ своему пріятелю.
Да, вотъ уже
— «Ну, братъ, не попадайся теперь ему», сказалъ Кирк урядникъ. Кирка весело, самодовольно улыбался. — И чему радуется? думалъ я; а радуется искренно, всмъ существомъ своимъ радуется. Невольно мн представлялась мать, жена убитаго, которая теперь гд-нибудь въ аул плачетъ и бьетъ себя по лицу. Глупая штука жизнь везд и везд.
— Я теб писалъ, что сблизился съ хозяиномъ. Вотъ какъ это случилось. Я сидлъ дома; ко мн зашелъ нашъ поручикъ Дампіони. Онъ, кажется, малый довольно хорошій, немного образованный, или ежели не образованный, то любящій образованіе и на этомъ основаніи выходящій из общаго уровня офицеровъ. Но это то именно не понравилось мн въ немъ. Онъ видимо желаетъ сблизиться со мной, выдавая свою братью офицеровъ, какъ будто предполагая, что, молъ, и я не чета всмъ другимъ, мы съ вами можемъ понимать другъ друга и быть вмст, и они пускай будутъ вмст. Знаешь это мелкое тщеславіе, забравшееся туда, куда ему вовсе не слдуетъ. Кром того, онъ старожилъ кавказской и рутинеръ. Онъ живетъ, какъ вс живутъ офицеры по обычаю въ крпости; играютъ въ карты, пьютъ, въ станиц волочутся за казачками и волочутся извстнымъ классическимъ образомъ и всегда почти успшно. Казачьи станицы съ незапамятныхъ временъ считаются Капуями для нашего брата. А я, ты знаешь, имю природное отвращеніе ко всмъ битымъ дорожкамъ, я хочу жить хоть трудно, мучительно, безполезно, но неожиданно, своеобразно, чтобъ отношенія моей жизни вытекли сами собой изъ моего характера. Напримръ, здсь въ станиц всякой офицеръ сближается съ хозяевами, покупаетъ имъ пряниковъ, длаетъ сиднки двкамъ, выходитъ къ нимъ въ хороводы, иметъ изъ молодыхъ услужливаго казака, который исполняетъ его порученія, и потихоньку, по казенной мрк донъжуанничаетъ. У меня же есть чутье на эти избитыя колеи, которыя бываютъ рядомъ со всякаго рода жизнью, я бгу ихъ съ отвращеніемъ. И теперь, напримръ, я очень доволенъ тмъ, что не попалъ въ эту колею: я открылъ необитаемого Ерошку, я открылъ Кирку, я открылъ Марьяну съ своей точки зрнія. Я открылъ здшнюю природу, здшній лсъ, удовольствіе тратить свои силы. Дампіони стоитъ у Терешкиныхъ; у его хозяевъ дочь Устинька, за которой онъ волочится и, кажется, успшно. Онъ нсколько разъ спрашивалъ меня о моихъ отношеніяхъ съ Марьяной и, лукаво подмигивая, никакъ не хочетъ врить, что у меня нтъ никакихъ отношеній. Онъ ходитъ въ хороводы, знакомъ со всми двками, ходитъ съ ними гулять, угощаетъ ихъ; но все это происходитъ какъ исключенье, казаковъ уже тутъ нтъ, это дебошъ вн казачьей жизни, въ который онъ втягиваетъ ихъ. Но несмотря на то онъ милый малый, красивый собой, маленькой, кругленькой, румянинькой, веселинькой, съ бойкими черными глазками, безъ всякой задней мысли, съ однимъ искреннимъ желаніемъ веселиться. Разъ онъ зашелъ ко мн и предложилъ идти вмст на пирогъ, который затяла Устинька. Никого стариковъ не должно было быть на этомъ бал, одни двки и молодые казаки. Марьяна тоже должна была быть тамъ. Онъ говорилъ тоже, что он считаютъ меня дикаремъ и непремнно требуютъ, чтобъ я былъ. Вечеромъ, уже смеркалось, я отправился къ нему. Мн странно и дико было думать, куда я иду. Что такое будетъ? Какъ вести себя? Что говорить? Что они будутъ говорить? Какія отношенія между нами и этими дикими казачьими двками? Дампіони же мн разсказывалъ такія странныя отношенія, и безнравственныя и строгія. Дампіони стоитъ такъ, какъ я, на одномъ двор, но в разныхъ хатахъ съ хозяевами. Хаты здсь вс на одинъ покрой. Он стоятъ на 2-хъ аршинныхъ столбахъ отъ земли и составляются изъ двухъ комнатъ. Въ первой, въ которую входишь по лсенк, обыкновенно къ лицевой сторон лежатъ постели, пуховики, ковры, подушки, одялы, сложенные другъ на друг и красиво изящно прибранные по татарски, виситъ оружіе, тазы. Это холодная хата, во второй комнат большая печь, лавки и столъ, и также прибрано и чисто, какъ и въ первой. Онъ былъ одинъ дома, когда я пришелъ къ нему. — Въ хозяйской хат происходило волненіе, двки выбгали оттуда, заглядывали къ намъ, смялись, Устинька съ засученными рукавами приносила разныя провизіи для пирога. Дампіони пошелъ туда спросить, готово ли. Въ хат поднялась бготня, хохотъ и его выгнали. Черезъ полчаса Устинька сама пришла за нами. На накрытомъ стол стоялъ графинъ съ виномъ, сушеная рыба и пирогъ. Двки стояли въ углу за печкой, смялись, толкались и фыркали. Дампіони уметъ обращ[аться], я же дуракъ дуракомъ длалъ за нимъ все, что онъ длалъ. Онъ поздравилъ Устиньку съ именинами и выпилъ чихирю, пригласилъ двокъ выпить тоже. Устинька сказала, что двки не пьютъ. Д[ампіони] веллъ деньщику принести меду, — двки пьютъ только съ медомъ. Потомъ Кампіони вытащилъ двокъ изъ-за угла и посадилъ ихъ за столъ.