Том 6. Казаки
Шрифт:
Онъ вошелъ въ хату, снялъ ружье, осмотрлъ его, и, доставь два пустыхъ хозыря и мшечекъ съ пулями и порохомъ, сталъ длать заряды, изрдка весело поглядывая въ окно и все мурлыкая псню. Заслышавши знакомые шаги по скрипящимъ сходцамъ, мать оставила коровы и, забравъ въ подолъ дровъ, вошла въ хату.
— Аль пора? сказала она. — На кордонъ собираешься? —
— Илясъ зайдетъ, вмст пойдемъ, отвчалъ сынъ. —
— Тогда въ сняхъ пирога возьми, я теб мшочикъ припасла, сказала старуха, продолжая еще сильными, жилистыми руками бросать дрова въ широкую холодную печь.
— Ладно.
Между хозяйственными хлопотами мать подала сыну обуться и зашила черкеску, которую онъ разорвалъ вчера на забор. —
— «Господи Іисусе Христе сыне Божій, помилуй насъ!» раздалось подъ окномъ черезъ нсколько времени. Это былъ Илясъ, зашедшій за товарищемъ.
— Аминь, отвчала старуха, и Илясъ вошелъ въ хату. Кирка затянулъ ремень пояса, взялъ бурку, перекинулъ ружье и мшокъ за плечи и вышелъ на улицу.
— Богъ проститъ, Кирушка, проговорила старуха, перегнувшись черезъ заборъ, провожая глазами двухъ парней, скорыми шагами удалявшихся по улиц. — Смотри, не гуляй тамъ-то. Не спи въ секрет.
— Прощай, матушка! отвчалъ сынъ, не поворачивая головы. И казаки скрылись въ туман. Старуха надла стоптанные чувяки на босыя ноги и вернулась къ скотин. Еще ей много было дла до утра.
— Баба! вдругъ послышался ей изъ-за забора здоровый голосъ сосда Ерошки: — А баба! Аль здохла?
Старуха подошла къ забору, оглянулась и разсмотрвъ въ туман Ерошку, который въ одной рубах и порткахъ стоялъ у забора, подошла къ нему.
— Дай бабочка, молочка, а я фазанчика принесу, сказалъ онъ, подавая ей черепокъ. — Старуха молча взяла черепокъ и пошла къ избушк. — Хочу въ старые сады сходить, ребята говорили, свиней видали, да вотъ кашицы сварю. Что проводила парня-то?
— Проводила, проводила, покачивая головой сказала старуха..... Ты, дядя, къ эсаулу то сходи, прибавила она помолчавъ немного.
— Ну вотъ спасибо, бабочка умница, отвчалъ Ерошка, принимая отъ нея молоко. — Я схожу, схожу. Нынче некогда. Завтра схожу. — И сильная фигура Ерошки скрылась отъ забора. Черезъ нсколько минутъ онъ былъ уже готовъ и съ ружьемъ и кобылкой за плечами, свиснувъ собакъ, пробирался задами изъ станицы. Старикъ не любилъ встрчаться съ бабами, выходя на охоту, и потому шелъ не въ ворота, a перелзалъ черезъ ограду. —
Но нынче ему было несчастье; едва онъ вышелъ на дорогу, какъ увидалъ арбу на пар воловъ, которая остановилась передъ нимъ. Низкіе быки нетерпливо поворачивали дышло то въ одну, то въ другую сторону и чесали себ спины; передъ быками съ палкой, останавливая ихъ, стояла высокая казачка въ розовой рубах, какъ всегда окутанная до глазъ блымъ платкомъ. —
— Вишь рано выбралась, сказалъ Ерошка, поравнявшись съ ней и узнавъ въ ней Марьяну. — Здорово ночевала?
— Куда Богъ несетъ, дядя? сказала она.
— За рку иду, отвчалъ серьезно старикъ, проходя мимо. — А вы аль за дровами? —
— Да вотъ батяка зa стью пошелъ, ждать веллъ, отвчала двка, переступая съ ноги на ногу.
— А Кирку не видала? онъ тутъ пошелъ, сказалъ старикъ, вдругъ останавливаясь подл нея.
— A теб что?
—
— Приходи, приходи, сказала Марьяна и, бокомъ взглянувъ на старика своими черными глазами, засмялась. Ерошка вдругъ схватилъ за руки двку и прижалъ ее къ себ.
— Что Кирка! Меня полюби! Ей Богу, вдругъ сказалъ онъ умоляющимъ голосомъ. Двка вырвалась, изъ всхъ силъ ударила хлыстомъ старика и засмялась.
Старикъ видимо не оставилъ бы ее такъ, но, увидавъ по туманной дорог приближающуюся фигуру эсаула, затихъ, погрозился пальцомъ и пошелъ своей дорогой.
— Вишь пошутить нельзя, чортъ какой! Теперь задачи не будетъ, проговорилъ онъ. — И я же дуракъ старый, прибавилъ онъ и плюнулъ.
Когда туманъ сталъ подниматься и открылъ мокрыя камышевыя крыши и росистую низкую траву у заборовъ, и дымъ повалилъ изъ трубъ, въ станиц почти никого не оставалось; кто пошелъ въ сады, кто въ лсъ, кто на охоту или на рыбную ловлю или на кордоны. —
Илясъ и Кирка, чуть слышно ступая по мокрой, поросшей травой дорог, подходили къ кордону.
Дорога шла сначала лугомъ, потомъ камышами и невысокимъ, густымъ непроницаемымъ лсомъ. Казаки сначала разговаривали между собой. Илясъ хвастался своей побочиной Степкой, разсказывалъ, какъ онъ провелъ съ ней ночь, и подтрунивалъ надъ Киркой, у которого не было побочины. — Кирка отшучивался. — И не надо, говорилъ онъ и, бойко поворачивая голову, безпрестанно оглядывался. Проходя камыши, Кирка замтилъ, что не годится говорить громко отъ абрековъ; оба замолкли и только шуршанье поршней по трав и изрдка зацпленная ружьемъ втка изобличали ихъ движенье. —
Дорога была прозжена когда то широкими колесами аробъ, но давно уже поросла травою; кое гд вода изъ Терека разливалась по ней. Съ обихъ сторонъ заросшая темнозеленая чаща сжимала ее. Втки карагача, калины, виноградника, занимали мстами тропинку, нетронутыя ни лошадьми, ни скотиной, никогда не ходившими по этимъ опаснымъ мстамъ. Только кое гд, внизу, подъ листьями были пробиты фазаньи тропки, и даже казаки нсколько разъ видли убгающихъ въ эти тунели красноперыхъ фазановъ. Иногда широкая тропа съ поналоманными втвями и слдами раздвоенныхъ копытъ по грязи дороги показывала звриную тропу. По дорог виднлись то же слды человческіе и Кирка, нагнувшись, внимательно приглядлся къ нимъ.
— Може абреки, сказалъ Илясъ.
— Нтъ, двое, одинъ въ сапогахъ. Наши казаки, должно, отвчалъ Кирка. Туманъ еще только по поясъ поднялся отъ земли, въ двухъ трехъ шагахъ впереди не было видно, и только нижнія втви лса съ висящими каплями были видны, верхъ деревъ, черня въ туман, казалось, уходилъ далеко, далеко къ небу. Въ лсу высоко гд-то пищали и били крыльями орлы, фазаны тордокали, перекликаясь то въ одномъ, то въ другомъ мст, и близко и далеко по обоимъ сторонамъ дороги. Во всемъ лежала печать двственности и дикости. Ровный шумъ воды Терека, къ которому приближались казаки, становился слышне и слышне. — Одинъ разъ направо отъ нихъ ударило ружье и раздалось по лсу. Со всхъ сторонъ отозвались фазаны. Казаки пріостановились.