Том 6. Лимонарь
Шрифт:
И однажды королева сказала Тристану:
— Твоя судьба печаль, я дам тебе другие глаза и выведу из череды. Ты станешь свободен и сам себе выберешь судьбу.
В ее руке блеснул нож, — а была она необыкновенной силы поляница, но Тристан не присел, как другие жертвы Скатах, а поднялся — вырос, вырвал нож из ее рук и кровавясь ударил этим ножом, как свинью под горло. И обожженный кумачом исторгшегося вскрика выбежал с ножом к Исольде.
У Исольды был Даре — Тристан не видел его глаз, а спину — и под ножом Даре, не пискнув, упал к ногам Исольды — кровь
В красном пожаре, с поднятым ножом, угрожая, выскочили они на волю.
Морские кони мчат, рассыпают свою белую гриву, не остановятся, без оглядки — это путь моей воли, моего на своем.
Голубым облаком упал плащ с плеч Исольды, белая шитая золотом сорочка завилась в волне и уплыла.
И Тристан увидел себя перед ней: ее губы — блеск — красный сафьян и голубеет луч — бездонные глаза — желанный для любимого, грозный для недруга. А спиной к нему, но он видит, как будто стоит перед ней — фея Син, в ее руке намыленная губка.
И они очнулись во дворе замка.
По концам двора четыре дома — серебряные стены крыты лебедиными перьями. Перед замком девять орешен, из — под корней средней орешни выбивает ключ и бежит пятью потоками. С орешен падают в потоки орехи. Лососи — их пять — сгрызают орехи, а скорлупа плывет.
— Напейтесь! — слышат голос феи Син.
Они утолили жажду.
Навстречу зеленеет берег.
— Ирландия!
К берегу стеклянный мост. Как перейти: ноги скользят — шаг относит назад. Да это рыба!
И оба раскрыли глаза.
В окно башни ярко светило майское утро.
— А долго же вы спали! — говорит фея Син.
— Как долго?
— Прошло два Самайна, два лета, второй Белтене. Пора возвращаться.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Возвращение Тристана с Исольдой встречено в Корнуале с тем чувством восторга, с каким встречают любимое и повсюду слышалось:
«Да здравствует Тристан».
Даже больше, чем всегда: были убеждены, Тристан погиб. Двухлетняя неизвестность приписывалась его подвигам: Паламед, похитив Исольду, завез ее на край света и хотя в те времена на географических картах не значилось ни Руси, ни России, поминали о Москве, употребляя выражение Западного мира: «Тристан вырвал Исольду из рук красных палачей».
Говорили и о Драконе — у Дракона Тристан вырвал ядовитый язык и положил себе в карман, отчего чуть сам не погиб — спасла Исольда. Говорили самое невероятное, украшая славой любимого Тристана.
Не так встретил освободителя Исольды король Марк: «Два-то года где-то пропадали!» — он не верил ни в Москву, ни в Дракона — «басни для объяснения черных дел». В его памяти слова Тристана: «освобожу не для тебя, а для себя».
Карлик Мядпауп подвязал себе на голову оленьи рога, будто по моде, и смеялся под нос, нарочно попадаясь на глаза Марка.
Тристан уверял Марка, будто нашел Исольду в башне вчера, когда зажгли костры.
Даже Говерналь, закусив губу, старался не смотреть на Тристана: так невероятно это «вчера, когда зажгли костры».
А когда Тристан рассказал свой сон —
Говерналь начинал верить, что все это действительно было во сне. Но что снилось Исольде? И разве не может сниться один и тот же сон двум разъединенным в жизни, а не в существе? про это и Тристан не спросил себя. Не упоминалась, и забыта фея Син — которой ничего нельзя было запретить.
Исольде Марк ничего не сказал: он был доволен, вернулась! ведь пустили слух, будто он проиграл Исольду Паламеду. Теперь язык прикусят: королева в Корнуале. А Тристану он приготовил назавтра свое грозное слово: навсегда из Корнуаля — путь Сидонии, Малая земля — Нант.
Исольда весь день просидела, нагнув голову к коленям.
Говорили, королева тужит по своем Жучке.
Брагиня достала другого пуделя — черный, как Жучок, подсовывала Исольде: служил перед ней, уставясь добрыми глазами, Исольда как не видела — она ничего не видела — горе заполнило ей свет.
Назавтра Марк через Андрета объявил Тристану свою волю: изгнание — немедленно и чтобы без комедий.
И как когда-то у короля Парамонда после истории с Белиндой, Тристан с Говерналем тайно покинули Корнуаль.
СОЛНЕЧНЫЙ ПАРУС
В Нанте Тристан женился. Не по-настоящему, как это по-людски женятся, а по бумагам. Разве можно было поставить рядом с Исольдой прекраснейшей во всем свете и любимой больше, чем любящий любит себя.
Тристан женился на имени: племянницу короля Гуя звали Исольда. В отличие от красной Исольды ей дали кличку: «белоручка». Не потому чтоб ее руки добела пылали, а просто, она не мыла посуду и пальцами в ордюр не лазила — из богатой семьи.
Самому повторять любимое имя Исольда и слышать повторяемое в доме — Тристану воздух.
Исольде было лестно: жена Тристана. Глубоко затаив обиду, она шла за Тристана на безбрачную жизнь.
Крепкая бретонка, мать называла ее «моя ласточка», а сами ласточки различали как домашнюю птицу, ее губы сравнивали с пурпурной наперстянкой, но в них не чув — ствовалось никакой влаги, резиновые.
Брат Исольды Каетан, еще с пухлыми губами подростка и мечтой сделаться рыцарем львиного знака, не расставался с Тристаном. Тристан рассказывал ему о Красной Исольде. Воспоминания яркие, горячие стали Каетану приворотом крепче и бесповоротней любовных заклинаний.
Каетан влюбился в Исольду — его мыслями овладела единственная дума о ней, она ему снилась во сне и представлялась в предсонье и он повторял за Тристаном: «Исольда! Увидеть Исольду!» Но это неисполнимо: море разделяло их.
На неисполнимое отвечают другим бесповоротным: смерть. Каетан принял столовую ложку или по старине рог сильнейшего яда: персидский: «шуша». И в предсмертном бреду повторял за Говерналем: «темная могила, долгая память». Говерналь, разыгрывая самоубийство, ухаживал за ним.