Том 6. Лимонарь
Шрифт:
Она смотрела, испытуя.
«Исполню», сказал Ричард, и это его «готов» вышло из глуби несомненно.
— Ты поедешь в Маганедц, говорила Брандория, скажи Додону, пусть освободит меня: в субботу в Селяравенском лесу он встретит Гвидона. Лес не выдаст.
«Додон мне не поверит: я рыцарь Гвидона».
— Убеди его, покажи, как ты меня любишь. Я больше не могу.
И слезы подхлестнули рыцаря короля — со всей решительностью Ричард вышел: любовь или клятва?
— Ловушка! окрысился Додон, как только Ричард разинул рот, передавая волю
«Моя жизнь».
— Твоя жизнь мне под хвост! Когда мою отщелкает эта старая лисица. Ты рыцарь Гвидона и я поверить? твоя рыцарская клятва...
Гордо ответил на истину Ричард:
«Есть выше клятвы».
— Что же может быть выше?
«Выше клятвы, выше чести, выше правды — любовь. Тот, кто любит, тот поймет. Любовь разрешает клятву».
Додон велел посадить Ричарда в тюрьму: заложник. И раздумался.
И не расклятая любовь рыцаря, а свидание с Брандорией и отвага укрепили его решение попробовать счастье.
С братом Дан — Альбригой он готовится на опасное дело. В субботу тайно из Магандца они выступят с войском и к вечеру займут Селяравенский лес.
4
Нарядная — дорогие камки и бархат — отражена в зеркале, колдовском осеннем озере, оглядывает себя Брандория, чаруя и чаруясь. На сердце костер, а на лице мороз и синей прорубью глаза. Не золото на голове, а серебряная корона — чиста и непорочна, как «в последний час свиданья». Даст ли ей свободу вечерняя заря?
Прекрасная королева Брандория, кто тебя не узнает, а я по серебру короны, и твою душу — сияющий белый свет — венец твоей бесчастной доли.
Нетерпеливой своенравной королевой она вошла к Гвидону.
По разбросанным по полу «Мемуарам» Гвидон, с подвязанным обезьяньим хвостом, скакал на потеху Бове вокруг стола, представляя обезьян — живая иллюстрация походов в Обезьянье царство.
В стороне у окна согнулся Синибалда с красным карандашом на метком отлете — проверяет диктовку.
На всю жизнь Брандории, каким теплым огнем взблеснули глаза сына навстречу ее тоске — ее крику лопнувшего терпения.
Брандория кричала:
— Зверины! хочу кабаньего мяса! и пересохшими губами втай Гвидону: я беременна.
Обезьян, застигнутый врасплох, теребил хвост: «Беременна!» — он не ослышался, но невероятно, чудо, которого он никогда не ждал, «даже в мечтах».
«Зверина — кабанье мясо!» тут ничего нет невероятного. За кабаном будет ему всего ближе Селяравена: в лес он поедет сию минуту и к вечеру на ужин будет зверина.
Не дожидаясь обеда, Гвидон и с ним два старых охотника поспешили в Селяравенский лес.
* * *
Есть что-то оскорбительное
Вечерняя заря — последний солнечный луч — последнее дыхание дня, Додон занял город и королем вошел во дворец.
А Гвидон остался в лесу, зверине королевским мясом на ужин. Найдут обезьяний хвост — хвост от выделанной шкуры и в разваре несъедобен — его с честью и похоронят — память о старом добром короле.
* * *
Счастье всегда скороспешно и торопит. Блеск счастья слепит, а счастливая мысль стрекочет на одной счастливой, без раздумья.
Надо было, хоть для приличия, выждать сорочины, а объявлена была свадьба: Додон и Брандория.
Не заметила Брандория, что на венчанье с образом шел перед ней не Бова, а Териз. Она не хватилась, что на свадебном обеде нет ни Бовы, ни Синибалды.
Она вспоминает, как появившийся во время пира, освобожденный из тюрьмы Ричард шептался о чем-то с Додоном, и Додон громко сказал Дан — Альбриге: «Справимся!». Но с кем, она не задумалась.
Счастье — броня. И правда ли это, будто счастливая душа нараспашку?
* * *
Додон легко овладел Антоном. Растерялись. Ссориться друг с другом куда проще, чем обороняться. Додон король Дантона! Но память о старом короле — привольная жизнь! — а что-то сулят новые порядки? Додона никто не знает — очнуло и самых, для которых все равно, тревогой.
Неуверенность сговорчива. Синибалде удалось собрать войско. Он решил сопротивляться. Он пойдет в Сумин, ближайшая крепость, и из Сумина выступит на Антон гнать Додона. А королем Дантона объявить Бову.
С Бовой вышла заминка. Синибалда оглядел все погреба и курятники, нет Бовы.
Бова спрятался в конюшне.
Он еще не мог понять, что произошло, он чувствовал, что произошло страшное и неповторимое: убит отец! А мать вышла замуж — жена убийцы! И все, начиная со «зверины» — крик матери идет, как по сговору. Между кем? Синибалда, Ричард. Имени мать не называется, но все в нем выговаривало это единственное имя. И не заглушить. Один выход: пропасть.
Не Синибалда, любимые выжлы напали на след — Бова нашелся. Нечего было и уговаривать, одно слово: «месть» — освободило душу.
Синибалда забрал Бову, Джиаконду, Териза, брата Огена, служил в Префектуре; с ними оказался Ричард, рыцарь Гвидона. И на третью ночь после королевской свадьбы, войско Синибалды вышло из Антона окольными путями к Сумину.
И все было ничего, шли в скрытии и не шумели. Горланы, по совету Огена, завязали себе полотенцами рот, оставив щелку, не задохнуться. А наутро, когда развязались и пересчитывали друг друга, смотрят, Ричарда нет: пропал дорогой.
«И пропадать ему нечего, заметил Оген, Ричард шпион».