Том 9. Стихотворения 1928

Маяковский Владимир Владимирович

[ 1928]

Привет делегатке ^*

Идут от станков, от земли и от кадок, под красный платок заправляя прядь. Сотни тысяч баб-делегаток выбраны строить и управлять. Наша дорога легла не гладко, не скоро нам урожай дожинать. На важном твоем пути, делегатка, помни все, что ты должна. Ты должна ходить на собрания, не пропустив ни день, ни час, на заводской и стройке, и брани сложной советской работе учась. Советский строй на тебя опирается. Квалификации требуем мы. Союза, партии и кооперации — работу выучи и пойми. Ты должна, набравшись ума, отдать работе силы избыток. Ругань, водку и грязь — сама выкорчевывай из быта. Ты должна вспоминать почаще, что избрана ты передовой. Делом примерным, речью звучащей опыт отсталым передавай. Завод и село, встречай делегаток. Греми везде приветное «здравствуй!». Ленин вам — от станков и от кадок велел прийти

и вести государство ^* .

[ 1928]

Вегетарианцы ^*

Обликом своим белея, Лев Толстой заюбилеил. Травояднее, чем овцы, собираются толстовцы. В тихий вечер льются речи с Яснополянской дачи: «Нам противна солдатчина ^* . Согласно нашей веры, не надо высшей меры». Тенорками ярыми орут: «Не надо армий!» (Иной коммунист — железный не слишком — тоже вторит ихним мыслишкам.) Неглупый, по-моему, лозунг кидается. Я сам к Толстому начал крениться. Мне нравится ихняя агитация, но только… не здесь, а за границей. Там бы вы, не снедаемы ленью, поагитировали страну чемберленью. Но если буржуи в военном раже — мы будем с винтовкой стоять на страже.

[ 1928]

Головотяпам ^*

Стих не перещеголяет едкий едкость простой правдивой заметки. Здесь, чтоб жизнь была веселей, чтоб роскошь барскую видели — строит для опер театр на селе компания сумасшедших строителей. Там у зодчих мозги худосочие или пьяны до десятого взвода — с места на место эти зодчие перетаскивают тушу завода. У третьих башка пониже спинки — никакого удержу нету! Вроде вербной резиновой свинки — сжимают и раздувают смету. Четвертые построили не магазин, а храм… выше ушей залезли в долги… И вдруг, как смерчем, прошло по верхам, давя рабочих, летят потолки. Словом, счесть чудеса безобразий — не сможет и кодекса уголовный том. Куда вам строить?! Постройте разве сами себе сумасшедший дом.

[ 1928]

Студенту пролетарию ^*

Тяжек разрух груз. Мы в хвосте у других стран. Подготовь, за вузом вуз, для подъема хозяйства кран. В деревнях во мраке и ветре мужики под собачий лай ждут тебя, инженер-электрик, ночью солнцем — вторым! — запылай. Сколько нефти войной слизали, скрылась нефть у земли в корнях. Наших недр миллионную залежь выводи на свет, горняк. На деревне кривой, рябой смерть у каждой двери торчит. На гриппы, на оспы в бой выходите из вузов, врачи. Землю мы используем разве? Долго ль дождика ждать у туч нам? Выходи, агроном-тимирязевец, землю сами, без бога утучним. Ободрались, как ни кроите, не заштопать домов и века. Выходи, архитектор-строитель, нам, бездомным, дома воздвигай. Погибает скот по нашей вине, мор считают божьей карой. Сто кило на каждой свинье наращивайте, ветеринары. Не дадим буржуазным сынкам по Донбассам контру вить ^* . Через вуз от сохи, от станка мозговитым спецом выйдь. Тяжек разрух груз, но бодрей других стран мы построим, пройдя вуз, для подъема хозяйства кран.

[ 1928]

Даешь автомобиль ^*

Мы, пешеходы, шагаем пылью, где уж нам уж, где уж бедным лезть в карету в автомобилью, мчать на хребте на велосипедном. Нечего прибедниваться и пешком сопеть! У тебя — не в сон, а в быль — должен быть велосипед, быть автомобиль. Чтоб осуществилось дело твое и сказкой не могло казаться, товарищ, немедля купи заем, заем индустриализации. Слив в миллионы наши гроши, построим заводы автомашин. Нечего тогда пешеходному люду будет трепать подошвы: велосипеды и автомобили будут и в рассрочку, и дёшевы.

[ 1928]

Рассказ рабочего Павла Катушкина о приобретении одного чемодана ^*

Я завел чемоданчик, братцы. Вещь. Заграница, ноздрю утри. Застежки, ручки (чтоб, значит, браться), а внутри… Внутри в чемодане — освещенье трехламповое. На фибровой крышке — чертеж-узор, и тот, который музыку нахлопывает, репродуктор — типа Дифузор. Лезу на крышу. Сапоги разул. Поставил на крыше два шеста. Протянул антенну, отвел грозу… Словом — механика и никакого волшебства. Помещение, знаете, у меня — мало. Гостей принимать возможности не дало. Путь, конешно, тоже до нас длинен. А тут к тебе из чемодана: «Ало, ало! К вам сейчас появются товарищ Калинин». Я рад, жена рада. Однако делаем спокойный вид. — Мы, говорим, его выбирали, и ежели ему надо, пусть Михал Ваныч с нами говорит. — О видах на урожай и на промышленность вид и много еще такова… Про хлеб говорит, про заем говорит… Очень говорит толково. Польза. И ничего кроме. Закончил. Следующий номер. Накануне получки пустой карман. Тем более — семейство. Нужна ложа. — Подать, говорю, на дом оперу «Кармен». — Подали, и слушаю, в кровати лёжа. Львов послушать? Пожалуста! вот они… То в Москве, а то в Ленинграде я. То на полюсе, а то в Лондоне. Очень приятное это — р-а-д-и-о! Завтра — праздник. В самую рань слушать музыку сяду я. Правда, часто играют и дрянь, но это — дело десятое. Покончил с житьишком пьяным и сонным. Либо — с лекцией, с музыкой либо. Советской власти с Поповым и Эдисонами ^* от всей души пролетарское спасибо!

[ 1928]

Горящий

волос ^*

Много чудес в Москве имеется: и голос без человека, и без лошади воз. Сын мой, побыв в красноармейцах, штуку такую мне привез. «Папаша, — говорит, — на вещицу глянь. Не мешало понять вам бы». Вынимает паршивую запаянную склянь. «Это, — говорит, — электрическая лампа». «Ну, — говорю, — насмешил ты целую волость». А сам от смеха чуть не усох. Вижу — склянка. В склянке — волос. Но, между прочим, не из бороды и не из усов… Врыл столбище возле ворот он, склянку под потолок навесил он. И начал избу сверлить коловоротом. И стало мне совсем невесело. Ну, думаю, конец кровельке! Попались, как караси. Думаю, — по этой по самой по проволоке в хату пойдет горящий керосин. Я его матом… А он как ответил: «Чего ты, папаша, трепешься?» И поворачивает пальцами — этим и этим — вещь под названием штепсель. Как тут ребятишки подскачут визжа, как баба подолом заслонится! Сверху из склянки и свет, и жар — солнце, ей-богу, солнце! Ночь. Придешь — блестит светёлка. Радости нет названия. Аж может газету читать телка, ежели дать ей настоящее образование.

[ 1928]

Поиски носков ^*

В сердце будто заноза ввинчена. Я разомлел, обдряб и раскис… Выражаясь прозаично — у меня продрались все носки. Кому хороший носок не лаком? Нога в хорошем красива и броска. И я иду по коммуновым лавкам в поисках потребного носка. Одни носки ядовиты и злы, стрелки посажены косо, и в ногу сучки, задоринки и узлы впиваются из фильдекоса. Вторые — для таксы. Фасон не хитрый: растопыренные и коротенькие. У носка у этого цвет панихиды по горячо любимой тетеньке. Третьи соперничают с Волгой-рекой — глубже волжской воды. По горло влезешь в носки-трико — подвязывай их под кадык. Четвертый носок ценой раззор и так расчерчен квадратно, что, раз взглянув на этот узор, лошадь потупит испуганный взор, заржет и попятится обратно. Ладно, вот этот носок что надо. Носок на ногу напяливается, и сразу из носка вылазит анфилада средних, больших и маленьких пальцев. Бросают девушки думать об нас: нужны им такие очень! Они оборачивают пудреный нос на тех, кто лучше обносочен. Найти растет старание мужей поиностраннее. И если морщинит лба лоно меланхолическая нудь, это не значит, что я влюбленный, что я мечтаю. Отнюдь!.. Из сердца лирический сор гони… Иные причины моей тоски: я страдаю… Даешь, госорганы, прочные, впору, красивые носки!

[ 1928]

Почему? ^*

Спортсменов и мы раструбить рады Но как, по-вашему, не время пловцам по культуре давать награды, борцам бытовым премии? Если в плавальном забил в соревновании, бубнят об тебе в десятках статей. Давайте премируем купающихся в бане, тело рабочее держащих в чистоте. Нечего тут и защищать речисто — нужней пловца человек чистый. Если кто развернется и бросит копье, ему и жетон, и заграничная виза, а бросит водку тот, кто пьет, почему ему не присуждают приза? Чего притаились, жетон жалея?! Бросить пить, конечно, тяжелее. Вытолкнет — на метр! — ядро и рад. Портрет в журнале спорта. Но вытолкать из общежития мат — спорт повыше сортом. Русский язык красив и ядрён, вытолкать мат тяжелей, чем ядро. В борьбе во французской победит — и горд. Но вот где-нибудь хоть раз бы вознаградили борца за рекорд по борьбе с незнающими азбук. Если уж нам бороться, потея, то вдвое полезней борьба за грамотея. Кому присудить культурное звание, на кого должны награды валиться? Выходите на культурное состязание — одиночки и общества, коллективы и лица! Когда боксеры друг друга дубасят, во всех наркоматах саботаж и пустота. Стадионы ломит стотысячная масса, и новые тысячи к хвостатой кассе подвозят авто и трамваев стада. Борьбу за культуру ширь и множь, состязайся в культуре изо дня на день! Гражданин Союза, даешь внимание культурной спартакиаде!

[ 1928]

Непобедимое оружие ^*

Мы окружены границей белой. Небо Европы ржавчиной съела пушечных заводов гарь и чадь. Это — устарело, об этом — надоело, но будем про это говорить и кричать. Пролетарий, сегодня отвернись, обхохочась, услышав травоядные призывы Толстых ^* . Холода битвы предчувствуя час, мобилизуй оружие, тело и стих. Тело намускулим в спорте и душе, грязную водочную жизнь вымоем. Отливайтесь в заводах, жерла пушек. Газом перехитри Европу, химия. Крепите оборону руками обеими, чтоб ринуться в бой, услышав сигнал. Но, если механикой окажемся слабее мы, у нас в запасе страшнее арсенал. Оружие наше, газов лютей, увидят ихним прожектором-глазом. Наше оружие: солидарность людей, разных языком, но — одинаковых классом. Слушатель мира, надень наушники, ухо и душу с Москвой сливай. Слушайте, пограничные городки и деревушки, Красной Москвы раскаленные слова. Будущий рядовой в заграничной роте, идешь ли пехотой, в танках ли ящеришься, помни: тебе роднее родин первая наша республика трудящихся! Помни, услыша канонадный отзвук, наступающей буржуазии видя натиск, — наше лучшее оружие — осуществленный лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»