Трафальгар. Люди, сражение, шторм
Шрифт:
Возможно, именно вид «Монарки», идущей под парусами к берегу, заставил Коллингвуда принять решение о том, как поступить с призами. Он был контр-адмиралом в течение шести лет и вице-адмиралом более одного. Он был подчиненным Корнуоллиса в суровую погоду у берегов Бретани и командовал небольшой эскадрой у Кадиса, но никогда не сталкивался с ситуацией, даже отдаленно похожей на эту. У него был огромный флот, половина которого состояла из поврежденных в боях кораблей, содержавших почти столько же пленных врагов, сколько здоровых британских моряков.
Его первое решение не
После полудня капитан Уильям Резерфорд доложил ему, что «Редутабль» затонул накануне вечером, а Коллингвуд уже знал, что «Санта-Анна» и «Нептуно» смогли ускользнуть. «Санта-Анна» была добычей корабля Коллингвуда, и ее потеря сильно его раздражала. В своем отчете, датированном следующим днем, он утешал себя мыслью, что, поскольку он полностью пробил ей борт, она, несомненно, затонула и что адмирал Алава погиб. Он был неправ по обоим пунктам.
Призы уносило ветром на север, в сторону Кадиса, и исправные британские корабли были вынуждены последовать за ними. Те, у кого было достаточно простора — они были довольно далеко в море, — все еще могли последовать совету, изложенному в меморандуме Бейнтана относительно юго-западного шторма, и направиться на север, в Уэльву. Но для многих судов проблема сейчас, при сильном юго-западном ветре, заключалась в том, что значительный дрейф под ветер не мог позволить им миновать отмели в двух с половиной милях от мыса Пунта-дель-Перро близ Чипионы. Автор меморандума Бейнтана утверждал, что они были "ложно представлены как очень опасные", тогда как на самом деле они были совсем не такими опасными, как те, что находились южнее. Но они по–прежнему представляли собой препятствие — вероятно, непреодолимое при таком ветре — для любого продвижения на север кораблей, которым приходилось проходить очень близко к берегу.
Таким образом, Коллингвуд мог отправиться на север, только бросив несколько кораблей. Он не мог идти на юг из-за сильного встречного ветра. Так что он застрял, находясь всего в двадцати милях от Кадиса, а большинство его кораблей находилось в пределах видимости кадисской сторожевой башни. Пока продолжался шторм, у него не было другого выбора, как встать на якорь или штормовать под парусами.
Такое затруднительное положение его сильно тревожило. Получив так много в сражении, можно было теперь все потерять из-за гнева стихий. Только во время коротких промежутков между шквалами юго-западного шторма можно было что-либо разглядеть, но к этому времени корабли настолько разбросало, что трудно было понять смысл того, что он видел.
Измученный разум Коллингвуда, должно быть, был полон сомнений и страхов, а не суровой реальности. Французы и испанцы удивили его, атаковав тогда, когда они должны были быть разгромлены. Он не мог знать, что они так сильно пострадали за ночь, что уже не могли вновь атаковать. Но даже без той вылазки из Кадиса призам, чтобы сбежать, не пришлось бы далеко идти — для этого ветру нужно было лишь немного сдвинуться к западу. Вечером 23 октября Коллингвуд приказал капитанам Бейнтану («Левиафан») и Маккею («Скаут») занять позицию поближе к Кадису и вести наблюдение.
Он провел беспокойную, одинокую ночь. Он хотел бы посоветоваться с Джеймсом Клавеллом, но его доверенный лейтенант находился в бессознательном состоянии на «Ройал-Суверене». К утру он принял решение и в восемь десять подал общий сигнал, приказывая всем кораблям подготовиться к эвакуации с призов, и затем к их уничтожению. Первый приказ был предварительным, и Бейнтан, похоже, поставил его под сомнение в восемь пятнадцать семафорным сообщением на флагман.
Когда Коллингвуд подтвердил этот приказ, Бейнтан и Палтни Малкольм, капитан «Донегала», приблизились к «Монарке» и «Райо» и начали снимать с них экипажи; Генри Уокер с огромным облегчением оказался на борту «Левиафана». По его словам, с «Монарки» сняли "всех, кроме примерно 150 пленных, которые боялись садиться в шлюпки". Коллингвуд дал сигнал Бейнтану взять на себя руководство эвакуацией и уничтожением призов, стоявших на якоре. Малкольм отправил команду из восьмидесяти человек на борт «Райо». Чуть севернее «Эвридика» сэра Уильяма Болтона встала на якорь у Санлукара и начала снимать экипаж с французского «Бервика», забрав 189 человек, четырнадцать из которых были тяжело ранены.
Милях в шести южнее «Донегала» «Дефенс» поставил «Сан-Ильдефонсо» на якорь, снял призовую команду и затем встал на якорь в полумиле к юго-востоку. "Мы стояли на двух становых якорях близко к берегу, заведя по три каната на каждый якорь. Все наши паруса были разорваны в клочья, то же самое с пером руля и кормой, грот-мачтой и всем остальным", — писал семнадцатилетний мичман Чарльз Рид своей сестре Бетти в Эдинбург.
Пока длилось затишье, приказ Коллингвуда был выполним, хотя из-за сильной зыби это было и трудно, и опасно. «Свифтшур», «Спартиат», «Дефайенс», «Британия», «Конкерор» и «Орион» отправили свои шлюпки к «Энтрепиду», а «Нептун», «Принц» и «Аякс» начали эвакуировать «Сантисима-Тринидад». Моряков с «Ревенджа», «Дефайенса» и «Мельпомены» направили на «Аргонауту», а «Дредноут» снял 149 человек с «Сан-Августина». У «Фебы» на буксире был французский «Свифтсюр», и предыдущим вечером она отправила на борт француза своих плотников, чтобы помочь заделать течи. Теперь они со «Спартиатом» сняли с него людей. Корабли находились в нескольких милях от берега, юго-западнее Чипионы. В дневные часы ветер ослабел до просто "свежего бриза со шквалами" (пять баллов с более сильными порывами), но волнение на море все еще оставалось сильным.
В общей сложности три корабля приняли с «Аргонауты» 387 человек, включая призовую команду «Полифема», но ухудшение погоды помешало им завершить работу. Филип Дарем, капитан «Дефайенса», разгрузил свои шлюпки в пятнадцать часов, когда его марсовые уже брали третий риф. Он отправил шлюпки обратно с тросами, "чтобы взять «Аргонауту» на буксир, но из-за того, что волнение слишком усилилось, счел это неосуществимым". Вместо этого он послал две шлюпки с лейтенантом Харгрейвом, тремя мичманами и двадцатью тремя матросами, чтобы поставить испанский корабль на якорь, что они и сделали. К ним присоединились люди с «Ревенджа», "чтобы помочь с насосами, поскольку корпус судна был сильно разрушен в районе ватерлинии".
«Энтрепид» тонул, и шансов на его спасение было мало. Судно буксировалось «Аяксом», но имело сильную течь: его команда и британцы на борту постоянно находились у насосов. В ту ночь, после того как лопнул буксир, эта команда пришла в отчаяние. Огюст Жикель заметил, что работа помп замедляется, и ему доложили, что двери кладовой припасов взломаны. Смешанная толпа французов и британцев забралась внутрь, чтобы напиться. Когда Жикель прибыл, бочка с eau-de-vie была только что вскрыта, и лужица алкоголя растекалась вокруг основания свечи, которая была поставлена на палубу. Жикель вовремя успел погасить пламя ногой, но, когда все погрузилось в темноту, раздались угрожающие голоса, обращенные к нему. Он ожидал удара ножом в любую секунду, но тут один француз крикнул: "Это же Огюст! Тот, кто спас Гревийо»", имея в виду спасение Жикелем моряка, упавшего летом за борт. Во время кратковременной паузы Жикель и находившийся рядом с ним английский офицер обратились к тем, с кем еще можно было договориться, затем очистили помещение и забаррикадировали двери.