Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман
Шрифт:
“Черт бы тебя побрал!”
Оратор из нее был… неважный.
Нет, излагать свои мысли на бумаге Женя умела прекрасно. Она признавала это перед самой собою без ложной скромности. Но говорить – делать доклад! Перед знатью! О важнейшем духовном вопросе современности!
“Графиня, должно быть, полагает, что если я прекрасно пишу, я так же прекрасно рассказываю экспромтом, - мрачно подумала Женя. – И чем я подкреплю свое выступление? Неужели вытащу мои личные письма перед незнакомыми важными господами, перед мужчинами? У нее нет стыда, ей это все равно! Неужели непонятно, что серьезную речь о спиритизме
Но Анну Николаевну не интересовали ее затруднения.
Женя схватила со столика свою замусоленную тетрадь и, сжав губы, крупным шагом вышла в коридор. Она остановилась, оглядываясь.
Почти сразу к ней подошел лакей по имени Стефан.
– Вам помочь, мадам?
– Да, - резко ответила она. – Проводите меня в библиотеку, Анна Николаевна дала дозволение! И принесите мне бумагу и перо!
Прошло полчаса – тишина в доме была, как в могиле; к услугам Жени была вся графская библиотека, плюшевые кресла и полное одиночество. Она потребовала, чтобы ей принесли кофе покрепче: для прояснения рассудка.
Но все это было напрасно.
Часы тикали и тикали, и чем меньше времени оставалось до бала, тем меньше связных мыслей оставалось в голове у Жени. Что поделаешь, она была не публичный человек. При одной мысли о том, какому собранию ее скоро представят, у нее холодели руки и опускался желудок.
Женя до половины наполнила корзину для бумаг черновиками своего доклада, а толку было ничуть. Она представила себе, с какими лицами слуги графини будут завтра выбрасывать этот мусор – и не прикажет ли Анна Николаевна, для своего увеселения, оставить его ей? Эта женщина не гнушалась ничем, решительно ничем…
Потом Женя услышала шаги, смех и голоса. Кто-то командовал лакеями, обменивался приветствиями. Началось! Все, времени уже нет!
“Скажу ей, что ничего не вышло! И не буду я выставлять себя на позор и на посмешище всем этим графьям! Пусть удавится!”
Женя встала с дивана и оправила платье и прическу. Она стала ждать прихода графини. Два чувства сверкали на ее лице: вызов и обреченность.
Графиня не пришла – вместо нее явился Стефан.
– Ее сиятельство просят вас пожаловать в бальный зал.
Женя царственно кивнула.
– Иду.
Женя улыбалась – как Василий Морозов улыбался ей, прощаясь с нею навек; как улыбается полководец перед последним боем. Она взяла под мышку свою тетрадь и покинула библиотеку, следуя за Стефаном.
Она ожидала, что ее проведут в столовую, по Жениным представлениям, не уступавшую размерами бальному залу; но она ошибалась. Ее провели в настоящий бальный зал – величиною с хорошую квартиру, с бархатными портьерами, с золотом и лепниной. С музыкой, звуки которой донеслись до Жени из-за дверей, уже подчиняя ее своему ритму, сердечному ритму этого дома. С лакеями, разносящими на подносах шампанское. С нарядными дамами и господами во фраках и белых перчатках, увидеть которых Женя была совершенно не готова.
К ошеломленной дебютантке, на которую обратились все взоры, подошла улыбающаяся хозяйка, в ослепительном розовом туалете.
– Дамы и господа, с наслаждением представляю вам мою почетную гостью - Евгению Романовну Морозову, новую звезду нашего литературного небосклона,
И Жене зааплодировали все.
Она, не зная, что сделать еще, присела в реверансе, низко склонив голову. Несомненно, Анна Николаевна точно рассчитала этот шаг! Она нарочно позвала Женю последней, чтобы представить ее публике, будто артистку!
Графиня очутилась рядом и взяла Женю под свободную руку.
– Дайте, дайте сюда, - вполголоса проговорила она и избавила Женю от романа, который та не знала, куда деть – потрепанная ученическая тетрадка совсем не сочеталась с ее туалетом и со всей обстановкой.
Женя попыталась проследить взглядом судьбу своего романа, но тот уже исчез – поди теперь догадайся, которому из своих слуг графиня отдала его и как тот им распорядится.
А Анна Николаевна, между тем, повела ее по залу, представляя ей своих высокопоставленных гостей. “Князь такой-то”, “генерал такой-то” - у Жени от страха и расстройства словно уши заложило, а глазам вместо лиц представлялись какие-то блины над белыми манишками, хотя она была в очках и видела не хуже окружающих.
Господа кланялись ей, дамы кивали, а несколько женщин даже протянули руку. Женя пожимала белые перчатки с приклеенной улыбкой. Она знала, что выглядит сейчас глупо. Как, должно быть, над ней потом будут смеяться! Да вот, они уже смеются!
Взрыв смеха в дальнем конце зала заставил ее вздрогнуть.
Она уже стояла одна, в красном платье – единственная женщина в красном платье на весь зал! – чувствуя себя опозоренной и совершенно несчастной. Женя заметила, что играют вальс, а несколько пар посреди зала танцуют. Остальные, и господа, и дамы, стояли в стороне и что-то с улыбками и смехом обсуждали. Целью этого вечера были явно не танцы, и не чтение – а что? Она, Женя? Кого Анна Николаевна хочет из нее сделать?..
– Мадам?
Женя обернулась, поспешно попытавшись придать выражению своего лица естественность и любезность.
– Вы танцуете?
Строгий и красивый господин лет сорока пяти, с черными усиками, поклонился ей, делая шаг в ее сторону. Он протягивал руку в перчатке с недвусмысленным намерением взять Женю за талию.
Она шагнула к этому господину, неловко опустив руку ему на плечо. В следующий миг ее уже закружили, неумолимо выводя в центр зала, под обстрел взглядов благороднейшей публики. Женя попыталась вспомнить, кто ее кавалер – конечно, его уже представляли ей, иначе он представился бы сам. Еще она пыталась понять, что ему от нее нужно; и при всем при этом ей приходилось следить за ногами, потому что она уже сто лет как не танцевала.
– Евгения Романовна, верно ли я слышал, что вы – ведущий голос спиритического движения в нашем городе? – спросил вдруг ее кавалер, не переставая умело кружить Женю по залу. Он учтиво улыбался. – И все ваши произведения посвящены спиритизму?
– Простите, сударь… не имею чести…
От растерянности Женя чуть не наступила этому незнакомому господину на ногу, но он вовремя предупредил ее неловкое движение.
– Простите, я не расслышала вашего имени! – заявила Женя, горя, как маков цвет. Она со стыдом и вызовом взглянула в черные глаза своего кавалера, а тот только рассмеялся: зубы у него были великолепные.