Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман
Шрифт:
Женя ощутила прилив восторга. Она забыла о том, что не пьет, и опять схватила со столика свой бокал с шампанским, которое едва пригубила.
И прежде, чем она успела поднести бокал ко рту, Виссарион Борисович схватил Женю за руку с криком:
– Не пейте!
Тут же с другой стороны раздался чей-то крик:
– Господа, ее сиятельству плохо!
– Она подсыпала вам что-то, - прошептал князь Завадский Жене, которая сама чуть не лишилась чувств. – Безумная! Как бы не мышьяк!
Женя чуть не вскрикнула – как можно
========== Глава 36 ==========
Графини Жене отсюда не было видно – и она не знала, как быть: то ли стоять и держать бокал с отравленным вином, уликой против Анны Николаевны, то ли бежать к ней на помощь. А вдруг графиня притворяется?
Но откуда-то Женя знала: нет, не притворяется.
– Подождите, я… сейчас.
Князь быстро, виновато-растерянно улыбнулся Жене и тоже бросился к ее сиятельству. Оставшаяся совершенно одна, Женя вспотевшей рукой перехватила бокал с ядом и двинулась к графине последней – медленно, боязливо дыша. Сделав всего пару шагов, она замерла. Из гущи фраков и кружев раздался стон – такой мучительный, точно там лежала не обморочная, а роженица: испуганные аристократы отшатнулись, пронзительно вскрикнула какая-то женщина. Что-то розовое всплеснулось между черных фрачных плеч: рука графини в вышитом шелковом рукаве. Потом раздался еще один стон. Там, где предположительно лежала графиня, произошло какое-то судорожное движение: как будто ее удерживали силой.
“У нее что, корчи?” - с ужасом подумала Женя.
– Господа, да что вы стоите, вызовите же карету скорой помощи*! – крикнул тот же голос, что привлек общее внимание к припадку Анны Николаевны. – Быстрее, быстрее!
– Здесь есть телефонный аппарат? – крикнула Женя. На нее обернулись сразу несколько перепуганных лиц.
– Да, нужно срочно вызвать по телефону карету! – крикнул князь Завадский. И тут из толпы вырвался какой-то одинокий фрак и вихрем вылетел из зала. “Да это же сам граф!” - сообразила Женя. Как она не видела его до сих пор? Должно быть, надменный граф Шувалов сделался незаметным на время бала, чтобы не мешать своей “Аннушке” забавляться…
Теперь толпа, окружившая Анну Николаевну, поредела – испугались по-настоящему. Женя увидела, что графиня, с разбившимися белокурыми волосами, с заголившимися белыми плечами полусидит-полулежит на руках двоих мужчин, в генеральском мундире и во фраке. Вернее, не сидит, а бьется в судорогах. Анна Николаевна выгибалась, голова ее склонялась то к одному плечу, то к другому, лицо было искажено; графиня то всхлипывала, то застанывала, так ужасно, точно ее кто-то мучил изнутри.
“О господи!” - подумала Женя и быстро перекрестилась несколько раз. Ей разом вспомнились все рассказы о юродивых, слышанные ею в жизни и донесенные до нынешних дней преданиями.
–
Кажется, она в этой ситуации соображала лучше всех.
Князь Завадский и еще несколько мужчин бросились выполнять Женино распоряжение. Аристократам едва ли не силой пришлось заставить двигаться слуг, на которых точно напал столбняк – кто-то просто стоял и трясся, побелев, при виде буйного помешательства своей госпожи, а кто-то бормотал молитвы и мелко крестил лоб.
– Ненавистное племя, семя дьявола-а!.. Изведу вас под корень!.. – вдруг страшно закричала Анна Николаевна, выгибаясь дугой.
“Да она же одержима!
– подумала Женя. – Один бог знает, кто в ней сидит!..”
Примчались князь и его помощники с длинными белыми полотенцами и скатертями. Графиню, все еще корчившуюся в руках, державших ее, с невероятной для женщины силой, закатали в длинную скатерть, как в смирительную рубашку. Поверх еще перехватили сложенным полотенцем.
– В постель, в постель отнесите! – понизив голос, командовала Женя. – Пока карета не приехала!
Державшие графиню генерал и его помощник, почти обессилевшие, с трудом подняли Анну Николаевну. Голова ее моталась, она не то хохотала, не то рыдала. Потом вдруг графиня лягнула генерала в грудь так, что он с криком боли чуть не выпустил ее, и, будто обильную рвоту, исторгла длинное ругательство – теперь на каком-то иностранном языке. Женя опять расслышала имя сатаны.
Графиню вынесли из зала, и среди гостей пробежал облегченный шепоток. Какая-то девушка плакала, а княгиня Батурина громко и торжественно нараспев читала “Отче наш”.
К Жене подбежал тяжело дышащий князь Завадский.
– Ну, слава богу! – воскликнул он. – Успокоили!
Женя перекрестилась.
– Это точно, что слава богу.
Она тоже дышала тяжело, точно боролась с кем-то или бежала. Встретилась взглядом с Виссарионом Борисовичем, потом двинула рукою, державшей бокал, как будто безмолвно спрашивая, что ей с ним делать.
Красивый стареющий князь несколько мгновений смотрел на Женю, потом дернул плечами; усмехнулся, предоставляя ей решать самой. Сдать или нет юродивую полиции?
Женя отвернулась от князя и быстрым шагом покинула зал, держа бокал в руке. Если кто-то и обратил на это внимание, едва ли придал Жениному поведению большое значение – всех слишком занимал несчастный случай с Анной Николаевной. Конечно, все давно подозревали, что графиня Шувалова не в себе – но только сейчас открылась вся полнота ее несчастья.
“Не дай мне Бог сойти с ума, - думала Женя, шагая по пустому коридору в сторону уборной и держа бокал с вином в вытянутой руке, точно ядовитое животное. – Не дай мне Бог сойти с ума… Душевные болезни почти неизлечимы…”