Трансильвания: Воцарение Ночи
Шрифт:
Я не успела моргнуть, как он оказался рядом со мной, проделав путь в пару шагов за пару долей секунды, и схватил меня за волосы, намотав несколько длинных и прочных прядей на ладонь. — Пойдем со мной, любимая.
Путь по лестнице с шестнадцатого этажа до подвала замка мои коленные чашечки в будущем будут помнить даже после регенерации. Я пыталась смягчить удары коленей о ступени каменной лестницы руками, но делать это, одновременно пытаясь ослабить мертвую хватку, с которой изверг волочил меня за волосы вниз, было весьма трудно. Поэтому колени были разбиты и уже кровоточили. Регенерация достаточно быстро заставляла кожу срастаться, но юбка уже была безнадежно испорчена пятнами крови, а каждый новый
Подвал был настоящим музеем истории телесных наказаний. Объемное помещение от стены до стены заполняли камеры пыток, в каждой из которых находились свои особые игрушки: всамделишные гильотины, свисавшие с потолка объемных размеров секиры и алебарды, жаровни и цепи, щипцы для вырывания языка, воронки для того, чтобы заливать в горло жертвы кипяток или расплавленный металл, тиранические плети, всевозможные ножи, молотки и зажимы для того, чтобы ломать конечности людям. Исходя из того, что все эти орудия пыток и пол в камерах под ними были бурыми от запекшейся крови, а практически в каждой из камер можно было увидеть кости или даже целые скелеты, шанс на то, что представленные экспонаты — бутафория, был максимально низким. С другой стороны вдоль стен стояли столы, покрытые тройным слоем пыли. Здесь можно было увидеть золотые кубки, вина, плесневелые фрукты и мечи, обагренные кровью. Здесь же лежали посеребреные длинные хлысты и клещи. Вот он. Владислав Дракула во всей красе. Князь-колосажатель, тиран и изувер, чаша терпения которого переполнилась моими стараниями. И теперь мне придется за это заплатить.
В самом центре среди всего этого средневекового мракобесия стоял алтарь. Тот самый, на котором меня лишили девственности почти пять лет назад. Меня передернуло. Почему в кошмарах я не видела ничего кроме алтаря? Внутреннее ‘я’ приняло решение смилостивиться и услужливо подсказать мне, что на тот период я была человеком, а сейчас я вижу в кромешной темноте только за счет обостренного вампирского зрения.
Не особо церемонясь со мной, граф втащил меня за волосы на алтарь, положив на живот, и тут же кандалы сомкнулись на моих руках и ногах. — Тебе прямо-таки не терпелось сюда вернуться. Это начало всех начал, бабочка. Начинай морально готовиться. Больно будет адски. Муки обращения в вампира — ничто по сравнению с тем, что ждет тебя сейчас.
Он исчез из поля моего зрения, а в камине, который находился где-то за рядом столов загорелся огонь. Я это поняла только потому что в помещении появилось минимальное освещение, и оно превратилось в черно-оранжевое из абсолютно черного.
— Ты готова, Лора? Посеребреный хлыст уже накалился. — Раздался издевательский голос Владислава. Я закусила губу до крови и мысленно послала его к черту. Я выдержу, хоть и намного слабее, чем думаю. Я выдержу, хоть и ненавижу чувствовать боль.
Он возложил руки на мою спину. — Как думаешь, через одежду будет более гуманно, любовь моя?
Он все еще насмехался. Я угрюмо промямлила. — Полагаю, что да.
— Тогда избавимся от нее. — Послышался треск разрываемой в клочья блузки, а следом и юбки. Затем я почувствовала холодные губы на своей шее. Ледяная дорожка от шеи до поясницы вызвала мурашки на моей коже, и я закрыла глаза. Что угодно, лишь бы не почувствовать вожделение, любившее избивать под живот огненными волнами с налету.
— Только подумать. Я раздеваю ее не для того, чтобы трахнуть. — Он покачал головой, словно бы даже разочарованно. — Не те времена настали. А всего-то нужно было извиниться, и сейчас мы могли бы заняться первым, а не вторым, милая хрупкая бабочка.
— Ты не получишь моих извинений за акт своей измены никогда. Чтоб мне подавиться, если я извинюсь
— Дело твое, и выбор твой. Я говорил тебе уходить, но ты такая упрямая. Зачем оставаться с чудовищем и ждать от него человеческих поступков, птичка? Нужно было уйти сразу. Может, хотя бы завтра ты рассмотришь мое предложение вернуться домой к родителям.
В воздухе послышался слабый, едва различимый свист, и я почувствовала обжегшую меня боль. Я открыла рот и ловила им воздух в истошном и адском крике, напрочь забыв о своих планах не издать ни звука боли, чтобы он видел, что мне все равно.
Прикосновение было почти что покровительским, отцовским и немного нежным. Он стер что-то влажное и липкое рукой, и я замерла в ожидании. Второй удар лишил меня возможности издавать звуки, потому что я, наконец-то, докричалась до того, что голос осип. Третий вызвал пелену перед глазами. Все предметы и объекты слились в нечто объемное и непонятное. Слюна пенилась и шипела в углу приоткрытого рта, который я была даже не в силах закрыть. И не только она издавала этот противный звук. Шипение доносилось откуда-то из-за спины. И тогда я поняла. Серебро растворяло вздувавшуюся от ударов кожу, и она распадалась, издавая этот омерзительный звук. Я уставилась в пустоту немигающим взглядом. По щекам стекали струи слез дикой боли, но, не смотря на жжение, я не сжимала глаз, чтобы ослабить его. Никакое жжение не сравнится с тем, что происходило здесь и сейчас. В горле клокотал с кровавой пеной хрип, но больше из меня не вырвалось ни крика. Его руки аккуратно и медленно сняли с моей спины лоскуты кожи на пятнадцатом ударе.
— Если бы ты только видела, какое здесь месиво, на этой нежной спинке, ты бы пожалела о том, что вообще переехала в Чикаго. Проваливай, Лора. Я закончу и отпущу тебя. Навсегда. Из-за накаливания хлыста серебро быстрее проникает во вскрытые раны. А раны становятся язвами. Сошедшую кожу я снимаю уже третий раз полосами длиной от ягодиц и до шеи. Ты не сможешь спать на спине несколько месяцев. Уходи. Пересечешь границу с миром обычных людей, исчезнет и это. А иначе изуродованной тебе жить около года. Уже около полутора лет.
Последовал новый удар. Помещение заплыло металлическим белым цветом тумана. Звон в ушах усилился, готовясь раздавить голову.
— Бросай меня, идиотка!!! Или мне начинать выжигать на твоих внутренних органах свое имя, чтобы ты прекратила смотреть на меня, иначе, чем на чудовище?! — Наконец-то голос изувера, исполненный самообладания и сдержанности, сорвался на крик.
Я сбилась со счету на сорок третьем ударе. Все смешалось, и в дикой агонии картинка перед глазами вертелась по диагоналям. Мое лицо было сплошь мокрым от пота, пены и кровавой слюны. Спину я больше не чувствовала. Где-то с тыла было что-то мокрое и вроде бы как еще мое, осами впиявливавшееся во все клетки организма, но одновременно что-то далекое и просто доставлявшее муки, каких даже в аду пережить не дано. Внезапно все кончилось. Даже кандалы меня больше не удерживали. Чьи-то, я уже не понимала чьи, руки поставили меня на ноги, и когда перед глазами разошлись полосы тумана, я увидела бледное, обрамленное иссиня-черными волосами лицо ангела смерти. Ноги подкосились, и я начала опадать на каменный пол.
— Держу, держу, ты не упадешь. — Раздался тихий, вкрадчивый голос мне на ухо. Постепенно, шаг за шагом прочь из подвала, сознание возвращалось паззл за паззлом, выстраиваясь в единую мозаику. У двери я все-таки вырвалась из его рук и села на ледяной пол, тяжело дыша. — Лора, вставай. Не сиди на холодном полу.
Я окинула его взглядом снизу вверх и, выдохнув, рассмеялась. Сейчас этот смех звучал психотически. — Ты боишься, что я замерзну? Какой, право, моветон, учитывая все, что было десять минут назад.