Трансильвания: Воцарение Ночи

Роксенбер Лорелея

Алые розы оплетали беседку со всех сторон. Ночь, Луна и тени, которые становились неестественно большими и порой даже этим пугали, скрывали нас от глаз посторонних, когда Владислав предложил мне кровь из своего запястья, погрузив клыки в вену на моем. Чтобы забеременеть от вампира, я должна была во время физической близости выпить его кровь. Мы — мертвые существа. И дети у нас рождаются мертвыми, но даже зачать их большая проблема. В крови отца должна содержаться ДНК матери во время зачатия, и наоборот. В крови матери должна быть кровь отца будущего потомства, потому что, хоть наши тела и вырабатывали жидкости в процессе возбуждения, но его сперма не смогла бы меня оплодотворить. Все равно, что сперма бесплодного мужчины. И только в слиянии крови объединялись две нити наших ДНК, делая возможным зачатие. А кровь была мертвой, как и будущие наши дети, и двигалась она по организму в каком-то абсолютно ином, нежели у людей ритме. Кровь двух будущих родителей в организме женщины начинала продвигаться по ее организму в матку, минуя циркуляцию по венам. И уже в полости матки при слиянии

общих ДНК крови со спермой происходило зачатие у вампиров. На самом деле, я, конечно, лицемерила. Как бы мне ни хотелось детей от любимого мужчины и как бы я ни задавалась биологическими вопросами о том, как происходит зачатие у иного вида нежели тот, которым я была почти что одиннадцать лет назад, оказаться в руках любви всей своей жизни после трех мучительных недель, в которые он вообще делал вид, что не замечает меня, для меня сейчас было преобладающим. Так по-человечески, если честно. Я пустила его язык в свой рот, я пустила его в свое измученное тоской тело. Эти поцелуи могли помочь восстать из мертвых, эти прикосновения врачевали все уродства моей иссохшей и никчемной без него души. И будь это трижды неправильно, я знала, чего хочу здесь и сейчас, в этой беседке. Я хочу этого мужчину каждым нервом раздерганного тела, я живу каждой мыслью о нем, хотя они мучительны до смерти. И если это дно, как говорили все вокруг, я не желала даже видеть, что такое поверхность и знать, каково там без этой болезненной одержимости любимым до наркотического опьянения. Я умирала в его глазах, когда удушливая сладостная волна сдавила все мышцы в моем организме, заставляя конвульсивно извиваться под его сильным телом. Я звала его по имени и плакала. От счастья. Не обращая даже внимания на то, что именно момент ‘здесь и сейчас’ окончательно сделал этот мир моим домом, а меня — его полноправной жительницей. Я впервые за все время пребывания здесь вслух посчитала прошедшее время по календарю нашего мира, а не того, в котором родилась…

Три дня после прошли, как по маслу. Четвертый оказал на меня угнетающее воздействие. Ярко светившее солнце ослабляло даже сквозь шторы и ультрафиолетовые стекла. И я бы сейчас охотно половину королевства променяла на дождливый, пасмурный день. Когда я попыталась встать с кровати, чтобы доползти до кухни на шестнадцатом этаже, в ушах появился странный и резкий шум, голову прострелила резкая боль, перед глазами поплыли черные точки, разрастаясь и заполняя собой все обозримое пространство, и я упала на пол, потеряв сознание…

Пришла в себя я около полудня. Каждый нерв в моем теле зудел, адски болела каждая клеточка организма. Я попыталась поднять руку и вскрикнула от резкой боли. Защемление опоясало всю левую сторону. Боль стремительно распространялась от сердца к животу и утекала вниз, ударяя по придаткам. С момента обращения я не чувствовала ничего подобного. Мое вампирское совершенное тело служило мне верой и правдой, за исключением моментов глубоких душевных переживаний. Но то были проблемы невротического характера. Будучи человеком с неустойчивой психикой, обращение только усилило проявления душевных терзаний, потому что воздействовало на всю эмоциональную сферу, искусственно раздувая ее до невероятных размеров. В остальном же, мне ничего не мешало, и я чувствовала себя отлично. Ну, разумеется, до этого момента. Резкая невралгическая боль опять прострелила мое тело через плечо, и я вскрикнула.

Почувствовав постороннее присутствие, я открыла глаза. Чье-то лицо оказалось в поле моего зрения, склоненным и практически вплотную приближенным к моему. Мужчина оказался мне не знаком. Поседевший, пожилой на внешний вид, хотя, он мог оказаться и гораздо старше, чем выглядел. В Трансильвании куда ни плюнь, попадешь в вампира. Помимо этого он был достаточно высок, худощав, носил солидную бороду и белую одежду. Когда он, наконец, сменил «гнев» на милость, перестав светить мне фонариком в и без того болевшие, словно их выдавливали из орбит, глаза, его лицо внезапно исчезло из поля моего зрения и впервые за все это время послышался голос человека в белом.

— Когда она упала в обморок?

Ответил ему, напротив, знакомый до боли и единственный для меня на всем белом свете голос.

— Я уходил на охоту, а когда прилетел, обнаружил ее в таком состоянии и тут же сообщил.

В воздухе отчетливо повис тревожный фиолетовый оттенок. Голос человека в белом был спокойным, плавным и монотонно безразличным. А тот, второй же, которым со мной любило побеседовать подсознание, — нервным и растревоженным. На губах моих появилась блуждающая улыбка, и я закрыла глаза, едва не рассмеявшись и не развеяв этим атмосферу напряженности. Переживает за меня, надо же. После всего, что имело место быть за последние дни, это было даже как-то странно.

— Что же, спешу Вас поздравить. У Вас получилось, Ваше Величество. Скоро Вы принесете свое потомство в этот мир.

— Не спеши чечетку плясать, Амбердо. У меня все равно нет монстра, воскрешенного безумным ученым практически век назад. Последнее, что о нем известно, что он уплывал из Трансильвании по Адриатическому морю. Где он сейчас, никто не имеет ни малейшего представления. А если бы даже кто-то и знал, вряд ли меня бы оповестили об этом. В половине мира сейчас настоящий хаос творится. Все говорят, что Лора — ключ к разрушению миров, и что наш с ней брак — начало апокалипсиса во всех мирах. А если взгляды на брак столь радикальны, кто по собственной воле или доброте душевной согласится помочь ускорить ход конца света, пустив на земли наши несколько сотен наших с ней ‘Антихристов’?..

— Вы серьезно думаете, что она —

начало конца для нас всех? — Помедлив спросил некто, кого Владислав назвал странным именем Амбердо.

— Скорее муравей со своей кочки запустит апокалипсис, чем она. Ей движут чувства: любовь, сопереживание, нежность, а единственное, чего она хочет — быть любимой мной. Я больше не позволю ей идти по пути разрушения. Оставлять ее было ошибкой. Когда я вернулся, я увидел, что леса горят. Одна третья мира выгорела, Амбердо. Я не хочу ей говорить, но ее эмоции стали управлять землями, которыми она правит. Она психически неустойчива. До недавнего времени я даже не подозревал, насколько эта зараза разъедает ей мозг. Но произошло кое-что… Увидев, что ее саморазрушение уничтожает мир, в котором она живет, я решил, что лучше для нее самой будет вернуться домой и забыть обо всем, что здесь случилось. Несколько раз она еще меня взбесила… Короче говоря, я ей изменил и избил ее до полусмерти. А она не только не отвернулась от меня навсегда, чего я и хотел добиться, но установила свои правила. Она хладнокровно позволила девушке из Васерии — Гейл, умереть и не дала мне спасти ее. И делала она это с четким пониманием того, что на людей деревни Гейл мы не охотимся. Она перестала меня слушаться. Но несколько дней назад отстояла мою жизнь у девки-оборотня, из-за которой я уже полежал в коме. Она разрушительна в своей созидательности и созидательна в разрушительности. Ее любовь ко мне, такой невинной семнадцатилетней девочки, так мрачна и глубока, что если что-то и уничтожит этот мир, то это будет именно она. Другие в ее возрасте в ее мире получают подарки от парней и требуют еще бриллиантов, денег, машин. Целый день красят ногти и думают о чепухе. Она не такая. Она ни разу даже украшений от меня не попросила. Все, чего ей нужно, мое присутствие. Если этого нет, ее психика ползет, и мир разрушается. А я не знаю, что делать с этой связью. Это и приятно, но и одновременно отвратительно знать, что я ее буду бить, а она даже не попробует сопротивляться, вырываться. Она стиснет зубы и вытерпит. Потому что как бы плохо ни было, мысль о том, что я рядом - все, что держит ее на плаву. Я не знаю. Не знаю, Амбердо. Единственное, что я знаю, что если она хочет детей, она должна их получить. А я… Я буду ее за руку держать. Как умею, при том, что я тоже не идеал психического равновесия. Надо попробовать. Любовь делает ее умиротворенной и созидательной. Когда еще все было стабильно в нашей жизни, она ходила ухаживать за лошадьми на конюшню, обнимала детей в Васерии и кидала им золотые монеты. Но после отъезда я вернулся к какой-то другой Лоре. Надтреснутой и озлобленной на всех в мире. Убившей Гейл из той же самой Васерии. Вдобавок к этому, Селена рассказала, что она почти вырвала ей сердце. Она уважает свою наставницу. Прежняя она бы так не поступила. А еще пять детских жертв… Я был так удивлен, что она это сделала, что мы поссорились в тот же вечер, как я вышел из комы.

— Pazza per amore. (Обезумевшая от любви /итал./ — примечание автора). Знавал я таких женщин. Становясь несчастными, они стремятся уничтожить все вокруг себя, чтобы вообще нигде в мире не было радости, если они чувствуют боль. Если же все хорошо, они, наоборот, готовы расцеловать любого в обе щеки. Одна из Ваших невест, рыжая, кажется, была, как Лора. — Задумчиво проговорил мужчина в белом.

— Нет, не была. Она была психопаткой, любившей только себя, а меня, лишь когда начинала испытывать ревность и вспоминала о том, что я могу найти другую, а она перестанет мной обладать. А Лора… Лора Уилсон — особый случай… Таких больше нет. И вряд ли будут. Если весь мир против меня восстанет, и все будет безнадежно, она достанет автомат и встанет рядом со мной против всего мира, не боясь смерти. Кстати, ты упомянул мою невесту вовремя. Что с Лорой? В девятнадцатом веке все мои невесты давали жизнь моему потомству и хорошо себя чувствовали. Обмороков ни за кем не было замечено.

Амбердо покачал головой и кивнул в мою сторону. — Посмотрите на нее. Ваши невесты, я лично их знал, каждую наблюдал во время беременности, были здоровыми, жизнерадостными и брали от жизни все хорошее. Питались человеческой кровью из вены. А что она? Тень себя былой. Она жила в человеческом реальном мире, где через одного люди болеют страшными заболеваниями. Туберкулезом, раком и многими другими. Экология того мира — самая загаженная во всех существовавших когда-либо мирах. А еще Вы говорите, что она пьет только пакетированную кровь теперь. Апатия и депрессия после Вашего отъезда заставили ее поставить на себе крест. Она перестала охотиться на людей, потому что ей было все равно, выживет она или нет. Для девушек в таком юном возрасте не существует полутонов. Либо черное, либо белое. И если любимого нет рядом, им хочется и самим истлеть, и чтобы все вокруг истлели. А потом она убила пять младенцев, чтобы спасти Вам жизнь. И, как Вы говорите, одним из детей была сестра ее друга. Теперь комплекс вины из-за потери друзей мешает ей убивать людей, чтобы питаться. А на пакетированной крови она не выдержит эту беременность. Она слишком слаба. Слишком много стресса и боли. Обморок и невралгические боли — это только начало. За три месяца беременности она иссохнет, если не начнет нормально питаться.

Я уже не пыталась притворяться, что сплю и ничего не слышу, поэтому повернула голову в сторону Амбердо и Владислава и уставилась на них во все глаза.

— Здравствуйте, Ваше Величество. — Пожилой мужчина взял меня за руку и улыбнулся. — Я — доктор. Теперь с Вами все будет в порядке. Я прослежу за этим. Меня зовут Амбердо Андерсен. И мы с Вашим мужем знаем друг друга уже триста восемь лет.

Доктор широко улыбнулся, и из-под его верхней губы показались заостренные клыки. Как я и говорила, куда ни плюнь, попадешь в вампира…