Трапеция
Шрифт:
подошел. Марио взял его за локоть и вывел из круга света. Вдоль стоянки
тянулось шоссе – темное и пустое. Ряд фонарей, словно искры или драгоценные
камни, убегал в бесконечность прерий. Наконец Томми нарушил тишину:
– Марио, если моя мать проснется и посмотрит на время, то оторвет мне голову.
Марио пожал плечами.
– Что ж, это последний раз. Ближайшие пару месяцев можешь не волноваться, что я буду втягивать тебя в неприятности. Просто подумал, что здесь
попрощаться без лишней публики.
Сухие листья тополя шелестели над их головами, и от этого особенно заметно
было, что они говорят почти шепотом.
– Анжело все ворчал, что я грубо… грубо обходился с тобой. Черт возьми, мне
пришлось, понимаешь? Мне приходилось быть грубым. Иначе… я бы расклеился, и однажды ты нашел бы меня где-нибудь в луже.
Его голос дрогнул.
– Плевать, – ответил Томми. – На людях груби, сколько хочешь. Вряд ли Анжело
догадывался, как ты обходишься со мной у него за спиной.
Марио рассмеялся – сперва нерешительно, потом свободнее. Он взял Томми за
плечи и быстро притянул к себе.
– Без задних мыслей, так, парень?
Томми хихикнул.
– И что я должен на такое ответить?
Марио моргнул, соображая, затем фыркнул.
– Следи за языком, ты, свежее яйцо!
Томми вздрагивал на пронизывающем ветру.
– Ладно, не буду держать тебя на холоде. Анжело, наверное, решил, что я
отправился пить, и пойдет меня искать. Мы уезжаем около трех. Давай уже
прощаться.
– Хорошо, – бесцветно ответил Томми. – До свидания.
– В чем дело, Везунчик?
– А ты как думаешь? – Томми с неудовольствием обнаружил, что голос его
прерывается. – Может, ты и можешь вот так ляпнуть «до свидания» и исчезнуть
на месяцы. А я не могу.
Парень рывком развернул его к себе. Луна вдруг подернулась облаками, и лицо
Марио тонуло в тенях.
– И кто тебе такое про меня сказал? Но… послушай, я знаю, что тебе трудно. Я
тоже думал и… Это как падать в сетку. К этому никогда не привыкаешь, и легче
не становится, но падать все равно приходится. И я не могу падать за тебя.
Разумеется, мне тошно вот так прощаться. Разумеется, мне будет тебя не
хватать. Но существуют некоторые вещи, которые я не способен для тебя
облегчить, поэтому и пытаться не стоит. Ладно?
– Что мне полагается на такое сказать?
Марио вздохнул.
– С другой стороны, может, оно и неплохо, что нам придется временно
разлучиться. У тебя будет шанс как следует все обдумать. И то, что мы делаем, и
то, какую жизнь ты для себя хочешь. Возможно, однажды ты посмотришь
ситуацию, как смотрят другие. В свете принуждения несовершеннолетнего к
преступным действиям… или еще чего похуже.
– Да хватит уже! – голос Томми снова сорвался на сопрано. – Если мне
достаточно лет, чтобы рисковать шеей на сорокафутовой высоте, то я уж
наверняка достаточно взрослый, чтобы решать, с кем мне спать!
– И все равно. Когда ты окажешься за пару тысяч миль отсюда и подумаешь на
свежую голову, то можешь начать меня ненавидеть.
– Марио, перестань. Терпеть не могу, когда ты заводишь эту волынку.
– Ну хорошо, хорошо, – Марио потрепал его по руке. – В любом случае нам не
повредит небольшой перерыв. До января не так уж долго.
Словно влекомые магнитом, они взялись за руки. Томми, все еще дрожа, не мог
отвести взгляда от худощавого напряженного лица.
– Очень долго, Марио. Увидимся в январе.
– Не буду говорить «до свидания». Просто спокойной ночи.
Хватка на запястьях Томми усилилась, но, хотя расстояние между ними было
всего ничего, Марио не стал его целовать.
Почему? А Анжело поцеловал…
– Я когда-то сказал тебе: Tu sei mi fortuna o sventura. Возможно, плохое везение
лучше никакого. Может, теперь ты знаешь, почему я это сказал.
И Марио, не оглядываясь, зашагал прочь.
Ничего не видя вокруг, Томми побрел в трейлер. Тупая боль, поселившаяся
внутри, была хуже слез. В темноте он наткнулся на что-то и услышал голос
матери:
– Это ты, Томми? Так поздно? Где ты был?
– Обсуждал сезон с… с Сантелли. Забыл про время.
– Ложись спать… Отца не разбуди.
Томми разделся и лег. Слишком вымуштрованный для слез, он даже не понял, что
хочет плакать. Стрелки мерно отсчитывали час за часом, и незадолго до
рассвета Томми услышал рев мотора и скрежет. Трейлер Сантелли отправлялся в
путь. Отвернувшись к стене, Томми зарылся лицом в свою старую подушку и
ощутил отчаяние, которое не смогли бы излить никакие рыдания. Невозможно
так жить! Даже смерть не избавит от этой тупой выматывающей боли! И все же
Томми знал, что, когда настанет утро, он поднимется и займется привычными
рутинными делами – как всегда. Такова жизнь. Но внутренние часы уже начали
отсчитывать время ожидания, которое овладело теперь всем его существом. В
пятнадцать лет Томми выучил один из тяжелейших уроков жизни, поджидающих
молодых и наивных. Отчаяние, как и любовь, не оставляет видимых следов – его