Трапеция
Шрифт:
хочешь, Лулу? Я-то что сделаю? Почему я всегда оказываюсь крайней?
– Элисса, он твой муж! Ты не должна с ним так ругаться! Иди и помирись…
– И что я ему скажу?
Лисс бросилась в раздевалку, Люсия поторопилась за ней.
Анжело, нахмурившись, рыкнул:
– Нет, Марио, черт возьми! Только тебя там и не хватало! Ты никуда не пойдешь.
Томми, я жду!
Когда Томми поднялся на аппарат, Марио, побелевший и дрожащий, растирал
запястье.
–
Но парень посмотрел на него с одним из своих самых холодных и отстраненных
выражений лица.
– Даже не начинай! Вперед!
Вечером возле огня Анжело вдруг заговорил:
– Дэйв, я хочу рассказать тебе о моей жене, Терезе.
Томми оторвался от геометрии. Анжело никогда прежде не упоминал Терри
Сантелли. В альбоме были ее фотографии – с них смотрела прелестная
темноволосая девушка. Маленькую Тессу, радость и гордость Люсии, время от
времени привозили на выходные из интерната, и весь дом баловал ее самым
отчаянным образом. Анжело подошел к Дэвиду и сел рядом с ним.
– Порой я думал, что Терри вышла за меня из-за любви к… романтическому
ореолу полетов. К их опасности.
– Как Лисс? Слушай, Анжело, свои утешения можешь оставить при себе…
– Нет, совсем не как Лисс. Терри была помешана на всяких опасных штуках просто
потому, что они были опасные. Лисс тоже рискует, но ее так воспитали. Это часть
ее повседневной работы. Терри… я вообще не хотел, чтобы она летала, но она
только и мечтала попробовать. Я все равно учил Мэтта и Лисс, так что взял и ее.
Она была хороша. Хороша и абсолютно бесстрашна. Делала сумасшедшие трюки, и я все ждал, что она свернет себе шею, но Бог миловал. Она даже пальцев
никогда не ломала. Потом родилась Тесса, и я уперся. Я запретил Терезе летать, запретил ей даже к аппарату подходить, – лицо Анжело исказилось в
иронической усмешке. – Терри рвала и метала, умоляла меня, но я хотел показать
ей, кто в доме хозяин. Никаких полетов… Она должна была остепениться и
растить моего ребенка, как приличная жена.
– Анжело… слушай…
– Нет, это ты слушай, Дэйв. А когда Тессе было десять месяцев, Терри
превратила в кашу мою машину и себя заодно, потому что ей нужны были
скорость, опасность и адреналин. Я отстранил ее от полетов, и она начала
выжимать девяносто миль на шоссе, где, в отличие от аппарата, другим людям
наплевать на безопасность.
Анжело смотрел в огонь, и Томми гадал, что он видит в языках пламени.
– Дэйв, парень, нет смысла защищать того, кто не хочет твоей защиты.
Дэвид молчал. Лицо у него
Анжело. Потом он поднялся, отворачиваясь от камина.
– Что ж… здесь есть, о чем подумать. Но мне ведь не должно это нравиться, правда?
Анжело положил руку ему на плечо.
– В том и дело, парень. Боюсь, что должно.
Больше Дэвид ничего не сказал, но, уезжая в Сан-Франциско воскресным
вечером, оставил Лисс у Сантелли без всяких протестов.
А на следующий день Томми впервые серьезно упал.
В процессе обучения и тренировок он срывался сотни раз. На его долю перепало
все положенное молодым гимнастам количество синяков, ожогов, ссаженных
коленей и потянутых мышц, и он всегда относился к ним, как к чему-то само собой
разумеющемуся. Даже тихонько гордился, что не обращает внимания на эти
мелкие досадные травмы. Но случившееся стало для него ужасной
неожиданностью.
Томми делал простое сальто и даже соприкоснулся с Джонни пальцами, и тут в
глазах потемнело. Почувствовав, что летит вниз, он в последних проблесках
сознания попытался свернуться и с содроганием понял, что тело не слушается.
Потом был сильный удар и темнота.
В носу поселился резкий горький запах. Томми поперхнулся, закашлялся и
открыл глаза. Мокрое лицо холодило. Джонни сидел рядом и держал у его
ноздрей открытый пузырек нашатыря. Под спиной был твердый пол. Лицо Марио
размытым кругом маячило за плечом Джонни. Оттолкнув руку с нашатырем, Томми сел.
– Что случилось? – пробормотал он.
– Похоже, ты потерял сознание, – сказал Джонни. – Я сперва решил, что ты
промазал, а потом увидел, что ты не группируешься, а наоборот. Господи, как ты
меня напугал… Я думал, ты свалишься прямо на голову!
– Подай полотенце, Лисс, – Марио снова протер ему лицо. – Давай-ка, Везунчик, выпрямись. Где-нибудь болит?
Томми попробовал подвигаться.
– Вроде нормально… Я… ой!... кажется, ребра ушиб. А так нормально.
Тело снова свело спазмом ужаса.
– Ты нас всех перепугал, – в голосе Анжело звучала непривычная мягкость. – Ты
мог сломать шею. Я уж было решил, что ты ее в самом деле сломал. Марио
правильно сделал, что прозвал тебя Везунчиком.
– Все так быстро случилось, – выговорил Томми. – Все было нормально, а потом в
глазах почернело. Хотел сгруппироваться и не смог.
– Будешь должен свечку Святому Михаилу, – Лисс робко тронула его за руку. –
Вот так гимнасты и убиваются.
Томми вдруг понял, насколько потрясенными они выглядят. Опасность в самом