Трапеция
Шрифт:
снова принялся себя накручивать. На аппарате, впрочем, Томми смог отвлечься.
Там ничто не имело значения, абсолютно ничто, важно было только ровно сойти с
мостика. Но после номера нехорошее предчувствие вернулось. Что происходит?
Почему ему ничего не говорят?
Вокруг него рабочие разбирали шатер: полет стоял последним номером в
программе, и большей части сундуков уже не было, как и половины шатра, который унесли в цирковой поезд. Папаша Тони положил руку
весь страх вдруг прорвался наружу.
– В чем дело? Вы что-то от меня скрываете! Почему вы так на меня смотрите?
Будто бы кто-то умер…
Анжело приобнял его.
– Иди, Том, присядь, – мягко сказал он. – Нам надо кое-что тебе сообщить…
– Иди, Том, присядь, – мягко сказал он. – Нам надо кое-что тебе сообщить…
Но Томми вывернулся и схватил «Билборд», лежащий на сундуке Папаши.
– Нет! – выкрикнул Марио. – Джонни, отбери, не…
Однако Томми, подгоняемый ужасом, уже пролистал страницы и споткнулся на
заголовке: «СЕМЕЙНАЯ ПАРА ПОГИБЛА НА ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОМ
ПЕРЕЕЗДЕ». Он пробежал статью глазами.
Том Зейн, дрессировщик из цирка Ламбета… машина и трейлер разбиты… Бесс
Зейн, его жена…
– Боже, – выдохнул он. – А я даже не знал. Я должен был быть там, с ними…
Анжело снова обнял Томми и выговорил хрипло и нежно:
– Нет, парень. Если они вообще успели что-то понять, то наверняка
порадовались, что ты не с ними, что ты в безопасности.
Отец. Мать.
– Только не плачь, – Марио, бледный и дрожащий, смотрел на него сверху вниз. –
Томми, если ты заплачешь, я этого не переживу…
– Ты знал. Весь вечер знал! Знал и не сказал!
Ужасное предательство. Вот почему Марио был так добр. Только чтобы увести
его со стоянки, помешать задавать вопросы!
– Не вини его, – возразил Анжело. – Это я предложил рассказать тебе после шоу, когда все немного утрясется, когда мы сможем… побыть с тобой…
– Эй, Сантелли! Пошевеливайтесь! – позвал один из цветных рабочих. – Сундуки
готовы? Забирать?
– Конечно, берите, – отозвался Анжело и набросил Томми на плечи свое пальто. –
Давай, парень, не раскисай…
Вот о чем говорил Коу Вэйленд. Он просто понял, кто я, и что я еще не знаю…
Папаша Тони обнял Томми, когда они вышли из шатра.
– Не вовремя, да… Наверное, такое всегда случается не вовремя. Ragazzo, я
знаю, это тебя сейчас не утешит, но запомни. Ты не один. У тебя есть все мы. У
тебя все еще есть семья. Теперь ты по-настоящему мой сын.
Томми на секунду уронил голову ему на плечо, чувствуя грубую шерсть свитера
под щекой и крепкие руки, похлопывающие по спине.
до поезда Томми садился как в тумане. Когда дымка рассеялась, он был в купе, с
Марио.
– Ты знал. Ты знал и не сказал…
– Это было труднее всего на свете, Томми, – хрипло признался Марио. – Я не
хотел, чтобы так получилось. Но другого выхода не было. Не с двумя
представлениями на носу.
– Я понимаю. Ничего… – Томми возился со шнурками.
– Дай-ка помогу…
В конце концов Марио пришлось практически раздеть его самому, а потом
обнимать, пока Томми не уснул.
В какой-то момент Томми сказал, дрожа:
– Теперь ты действительно мой брат. Теперь ты все, что у меня есть.
Голос Марио в темноте прозвучал высоко и нетвердо:
– То предсказание в печенье, которое я тебе не показал. Там было сказано: «Вам
придется взять на себя неприятную обязанность». Так оно и вышло. Я готов был
убить Анжело. Fanciullo… ты сможешь простить меня?
– Конечно, – выговорил Томми почти шепотом. – У тебя не было другого выхода. А
эти дурацкие печенья все равно полная чушь, как ты и говорил.
Протяжно и печально загудел паровоз, поезд тронулся с места. Шум колес, сперва клацающий и резкий, все ускорялся, пока не превратился в сплошной гул.
Снова раздался пронзительный гудок, и Томми, глядя за окно на незнакомый
город, вдруг понял, что не знает, что это был за город, не знает, где его настигла
новость. И никогда не узнает.
И опять гудок разорвал тишину странной ночи.
Andiamo, me vo, ma non so dove.
– Я еду, – пробормотал Томми, – но не знаю куда…
Руки Марио сомкнулись вокруг него.
– Неважно, – мягко сказал он. – Ты со мной. Какая разница, куда мы едем, пока
мы вместе?
Господи, что я за ненормальный? Мне всегда хотелось, чтобы он был таким, а
когда он и вправду такой, мне хочется, чтобы он был каким-то другим…
И на него обрушилась вина – что даже в такой момент он может думать только о
неожиданной нежности Марио.
Сезон продолжался. Цирк завершил гастроли по Западу и отправился к
Восточному побережью. В первую неделю августа Марио наконец разрешил
Вэйлендам объявить тройное сальто регулярным трюком номера и, делая его
дважды в день, упал лишь раз. В связи с этим Поль Мейнваринг, распорядитель
конного шоу, передвинул Сантелли на центральный манеж. И если Марио не стал
признанной звездой цирка (тут он конкурировал с наездником из французского