Трепетание предсердий
Шрифт:
Но презумпция презумпцией, а если Апухтин даст анонимке ход, то, несмотря на ее абсурдность, репутация Артема окажется подмоченной. Шепотки за спиной, кривые усмешки, откровенное сочувствие в глаза и за глаза вынудят рано или поздно уволиться. Краснобельск – городок небольшой, от шлейфа слухов избавиться не удастся еще долго. Придется переквалифицироваться в массажисты.
Нет, ну почему, почему он не пошел в стоматологи? Молчание мамы из последнего сна, не желавшей его оправдывать, показалось красноречивей тысячи обвинений.
Ладно, не пошел, так не пошел, мысленно развел
– Что-то прояснили по ситуации?
Апухтин сказал это нарочито веселым тоном – мол, я-то, конечно, за тебя, ни в чем не обвиняю, но ты на всякий случай выдай хоть какое-то доказательство своей непричастности.
Заместитель по контрольно-экспертной работе был человеком незлобным и, в общем-то, справедливым. При любых спорах, возникающих между медперсоналом и пациентом, старался вникать в доводы обеих сторон и выносил вердикт невзирая на лица. Вот и в данном случае тянул время, не желая подводить Артема под монастырь, но в то же время боялся – а вдруг факты окажутся верными? Вдруг на месте заведующего отделением сидит злостный – или не очень злостный – отравитель, а он, Апухтин, знал, но не предпринял никаких мер?
– Увы, нет, Рэм Кириллович.
Про то, что Крестьянинов кого-то ждал, решил пока не сообщать. Мало ли. Ну, ждал. Неизвестно ведь, дождался или нет. А если и дождался? Может, он ребенка ждал. Может, старенькая мама из деревни навестить приехала.
– Это плохо, Артем Петрович. И чем дальше, тем хуже становится.
Артем насторожился:
– Что вы хотите сказать? Да нет, не может быть…
– Может. Увы, может. Появилось новое сообщение.
– И снова без подписи?
– Снова. Письмо оставили не у меня под дверью, как вчера, а положили на стол в канцелярии. В пустом конверте. К сожалению, Анна его не порвала и не выкинула. А, может, и к счастью. Кто знает, где оно объявилось бы в следующий раз. Возможно, прямо в кабинете главного. Или в канцелярии минздрава. Но Анечка отдала мне.
Так. Неизвестный анонимщик (да, согласен, тавтология) расширяет поле деятельности.
Если вчера письмо безымянного деятеля казалось чьей-то дурной шуткой, то сегодня… Шутка продолжается?
– Что в письме, Рэм Кириллович?
– В письме доказательства вашей причастности к отравлению Крестьянинова.
Что за… Какие еще доказательства?
– Как освободитесь, подойдите. Посмотрите собственноручно.
Да он прямо сейчас подойдет. И собственноручно прочитает очередную чушь.
Подошел, прочитал и даже рассмеялся от облегчения:
– Ну вот, я же сразу сказал. Автор сиих пасквилей обладает нездоровой фантазией. Я не приходил вечером в больницу. И поэтому электронная проходная никак не могла зафиксировать мой приход и уход. Можете со спокойной совестью отправить в шредер.
Артем протянул Апухтину листок бумаги, тот самый сегодняшний пасквиль. Апухтин не спешил его брать. Он смотрел на Артема с сожалением:
– Я не могу этого сделать, Артем Петрович. До того, как позвонить вам, я связался со службой безопасности. И попросил сделать распечатки с фиксацией
– Погодите, но ведь вертушка не функционирует!
Сосулька, сорвавшаяся с крыши, грохнула о козырек подоконника и разлетелась на множество осколков. Ни Артем, ни Рэм Кириллович даже не вздрогнули.
– Тут вы ошибаетесь, – в голосе Апухтина появилась едва заметная металлическая нотка. – Частично ошибаетесь. Она не функционирует днем. Зато по вечерам, после семи часов, пока входные двери не закрыты на ночь, это примерно до одиннадцати ночи, охрана включает вертушку с целью проверки и отладки системы.
– Ну, хорошо, а я-то при чем?
– При том, что вход и выход с семи до одиннадцати фиксируется, данные передаются на больничный сервер. Кто вошел, во сколько. Все электронные пропуска тщательно отмечаются, они ведь индивидуальные. Ваш пропуск засветился аккурат позавчера вечером.
– Чушь. Ошибка, сбой в программе…
– Исключено. Все остальные проходы актуальны и подтверждены опросом медперсонала. Нам, конечно, еще предстоит выяснить, почему и куда некоторые медсестры и врачи выходят каждый час на несколько минут, покидая рабочее место…
Куда-куда. Курить за гараж бегают, куда ж еще. В рамках борьбы с никотиновой зависимостью курилку в подвале закрыли, альтернативы никакой. А потому что нельзя в учреждениях здравоохранения дымить! По сути все правильно, выполняются требования, указания и распоряжения. Но ведь за один день от тяги к табаку не излечишь. Особо злостные пациенты-курильщики смолят прямо на лестнице в форточку, и это во время разгула эпидемии. И что прикажете делать? Выгонять из больницы? Ну да, ну да. Сколько их потом вернется с осложнениями? И хорошо, если вообще вернется.
– Артем Петрович, давайте мы с вами, не привлекая посторонних, разберемся, зачем вы приходили позавчера вечером в больницу.
– Но я не…
Артем понял – отпираться бессмысленно. Система, будь она неладна, каким-то образом подтвердила его присутствие в больнице.
– Хорошо, – сдался он. – Со скольки до скольки я тут был?
Апухтин, кажется, даже удивился: быстро, мол, вы, батенька, сдались. Сказал:
– Да вы и сами знаете. Пришли в девятнадцать тридцать две, вышли в двадцать семнадцать. Распечатку предоставить не могу, увольте.
Тебя уволишь, почему-то с раздражением подумал Артем. Вслух спросил:
– И охранники это подтверждают?
– Вы что же, думаете, мы допрос свидетелей устраивали? За кого вы нас принимаете?
А меня за кого? За убийцу, отравителя, злодея?
– Но ведь если я приходил, кто-то должен был видеть, верно?
– Совсем необязательно, Артем Петрович, совсем необязательно. В семь часов посещения заканчиваются, еще минут десять охранник ждет, чтобы вышли те, кто задержался, кто не посмотрел на часы, доделывал дела по уходу за родственниками, доцеловывал любимых, договаривал последние прощальные слова. А затем включает вертушку. Сам имеет право уйти и, представьте, уходит. Время от времени возвращается, поглядывает, нет ли еще каких-нибудь заблудившихся, не случилось ли чего экстраординарного, ну и вообще, бдит.