Трепетание предсердий
Шрифт:
Мама лежала в триста девятой палате.
То есть, через стену от Крестьянинова.
– Да, припоминаю, – сказала собеседница Артема. – В соседней палате такой интересный мужчина лежал. У вас, не в обиду будет сказано, мужики в основном в трико с коленками, в майках и рубахах нараспашку. Парочку даже в пижамах видела. А этот в дорогом спортивной костюме, в спортивной обуви, тоже не дешевой. И сам такой ухоженный. Стрижка интересная, туалетная вода ароматная, не резкая. Чисто выбрит. Я как его увидела, подумала: заблудился, что ли, больницу с санаторием попутал. В общем, я в коридоре сидела, мама после ужина
Артем сердечно поблагодарил, сделал пометку – как-нибудь зайти в триста девятую, лично выразить признательность – и отбил звонок.
Телефон тут же затрезвонил. Предыдущая дама вновь грозилась пожаловаться во все инстанции, если Артем не объяснит, что случилось с ее дочкой. Артем сказал, что ничего не произошло, все нормально, и он звонил ей совершенно по другому поводу. Несколько раз извинился, попытался успокоить. Но дама не унималась, вновь принялась бушевать и угрожать.
Артем уже и слова вставить не мог. Он так и сидел с открытым ртом, когда телефон отобрали. Проснувшаяся Шура поднесла его к уху, сказала спокойно:
– Это минздрав. Разговор записывается. Факты, изложенные вами, будут находиться на проверке у нашей службы безопасности. Виновных накажем, не сомневайтесь.
Она замолчала, послушала немного и вернула аппарат Артему:
– Попрощалась. Очень вежливо. Обещала зайти и извиниться. Проконтролируйте, пожалуйста, иначе служба безопасности минздрава очень огорчится.
– Нахалка маленькая, – сказал Артем укоризненно. – Минздрав, видите ли, огорчится. Вот куда ты собралась, а?
– Домой, наверное, – не очень уверенно ответила Шура. – Не у вас же ночевать. Что о нас соседи подумают.
Подумают? Ха! Уже подумали.
Она стояла возле него, облаченная в синий свитер с катышками, грязно-коричневую шапку и драные джинсы. Из дыры на коленке выглядывал кусок бинта, пропитанный кровью.
– Давай перебинтую, – предложил Артем, кивая на колено.
– Дойду домой и перебинтую. Вы не волнуйтесь, все хорошо. Правда.
– Я и не волнуюсь.
– Вот и не волнуйтесь. Вам вредно. Вам же еще преступника искать.
Откуда она знает о преступнике?
Ах, да. От людей в отделенье не спрятаться. В сестринской, поди, все языки обчесали об него, Артема.
– Хотите, я вам помогу?
Уф. Помощница.
– Иди домой, Шура.
Она пожала плечами – как хотите, мол. Повернулась и пошла одеваться.
– Погоди-ка.
Он вспомнил, что так и не выяснил один из вопросов.
– Так зачем ты ко мне шла?
– Когда?
– Сегодня вечером.
Ее глаза светились таким искренним непониманием, что ему стало неловко. Он сам, что ли все выдумал? Нет же.
– Ты
– Зачем сказала? – Непонимание пропало из серых с сиреневыми крапинками глаз. – Да так, пошутила.
Он встал, собираясь отчитать за неуместную шутку, а она шагнула к нему и оказалась близко-близко. От нее шел легкий запах, знакомый и в то же время незнакомый, очень приятный. Он проникал в подсознание и пробуждал странные и волнующие ассоциации. Так пахнет весной, когда распускаются первые цветы, когда в садах и скверах начинает бушевать зелень, черемуха и сирень, когда по земле стучат легкие капли дождя, прибивая пыль…
Шура поднялась на цыпочки, поцеловала в щеку, тихо сказала «спасибо» и вышла из спальни. Через некоторое время щелкнула собачка английского замка на входной двери. Артем приложил руку к щеке, которая почему-то горела, будто его не поцеловали, а дали пощечину.
Потом опомнился и возмутился. Пошутила? Какого лешего?
Завтра же пойду в отдел кадров и возьму ее дело, решил Артем. Прямо с утра пойду и возьму.
Он опустился на кровать, посидел еще немного над тетрадкой. И внезапно, ни с того, ни с сего, написал на ней: «Анамнез». В самом деле, что он делает? Собирает анамнез, хочет узнать все о странной бактерии, поразившей его отделение. Она, эта бактерия, мало того, что отравила Крестьянинова, так еще хочет свалить вину на Артема. Анонимку написала, сообщение прислала.
Я найду тебя, зараза, пообещал Артем, и с этой мыслью отправился на боковую.
4. Rubor, tumor, calor, dolor et functio laesa
4
Прямо с утра пойти в отдел кадров не получилось. Как обычно, грандиозность планов рушит суровая действительность, не оставляя от них камня на камне.
Единственное, что Артем успел сделать – побеседовать с Марфой Лукиничной.
Приехал полвосьмого, поймал пожилую медсестру в коридоре, завел в кабинет и принялся расспрашивать о позавчерашней ночи. Марфа Лукинична прятала глаза, бросала обрывочные фразы, словно вспоминала тревожный сон, никак не складывающийся в единую картину.
Он уже решил отправить ее на рабочее место; видимо, медсестра переволновалась, как бы с сердцем плохо не стало. Но тут она взглянула на него виновато и произнесла покаянным тоном:
– Артем Петрович, прости старую. На пенсию мне пора.
Он запротестовал. Системы она до сих пор ставила прекрасно, рука легкая, в вену попадает с первого раза. Процедурку содержит в чистоте. Следит, чтобы в палатах порядок был. Да и вообще, уют в отделении целиком, можно сказать, на ее совести. Цветы в горшках, санпросветработа опять же на ней. Санпины чуть не наизусть знает.
– Проспала ведь я. Проспала!
– Да в чем проблема-то? – не понял он. – Ну, проспали. Прикорнули часок, а как иначе?
Конечно, спать на дежурстве не полагалось. Но он знал по себе – если в отделении тихо, полчасика на сон восстанавливают силы и дают заряд бодрости на весь остаток ночи.
– Если бы Крестьянинову стало плохо, вызвал бы, и дело с концом. Кнопка вызова медсестры в палате есть? Есть. Но ведь он не вызывал. Не вызывал, верно?
Она помолчала. Сказала тихо: