Третья истина
Шрифт:
Дмитрий, опустив голову, переминался на месте:
– Павел Андреевич, следуйте, куда считаете нужным и с кем хотите, это все так неудачно… Ну, то есть, вам теперь моего разрешения не требуется… понимаю.... Что вы со мной предполагаете сделать?.. Даю слово, ее я даже не видел… И этого тоже...
– Интересно, интересно... А что бы ты пропел, если бы случайно удержался? Садись на коня, дурной, и убирайся. Противно смотреть на тебя.
Павел Андреевич не преминул под возмущенным взглядом Саши придержать коня, пока Дмитрий выученным рывком прыгал в седло, потом хлопнул коня по крупу:
– Прощай.
Дмитрий быстро скрылся в темноте, даже не вспомнив, что его оружие осталось в кармане Поля. А Саша злорадно подумала, что ему за это попадет, и это была ее
– Че, никак не пойму, никак утро, что ли? Сашка, гля, ты че такой, разинув глаза дрыхнешь, че ли? Я грю, утро никак? Так на зуб бросить бы чего. И не пимши мы… ух, горяченького охота! Щас, братцы, кипяточку настроим…
Леха отходил от сна примерно как медведь по весне. Виконт, не оборачиваясь, спросил:
– Сладко спалось, Алексей?
– Эт вы че? Че, мол, раздрыхался Леха в свой черед на стреме быть? Не-е-е, я так, глаз закрыл, глаз открыл – все! Порядок! Тихо! Ни одна муха не прошпандорилася. Леха спит, а кур бачит!
Сашу, привалившуюся к стенке шалашика и медленно заполнявшуюся запоздалым ужасом, гневом и негодованием, прорвало:
– Сами сказали – дежурить! Что я не могу, а сами! Лешка! Спал, толку с тебя! А он бы стрелял, я точно знаю, даже в вас, Виконт! И в меня, и в Лешку. Мы вообще для него не люди! А вы, вы ему доверяете… и спиной повернулись… и вообще… а он бы стрелял. В вас, в вас, Виконт! Что бы мы без вас потом делали?
У Саши, когда она выкрикивала все это, дрожали коленки, стучали зубы, – пока еще не очень заметно, но она чувствовала, что приближается ее знаменитый «большой плач», и предотвратить его она не в состоянии. Виконт отозвался, все так же, не оборачиваясь:
– Да ну, бравада мальчишеская, ерунда. Хотя не ожидал. Обидно.
– Че? Че? Я б пулял что ли? Из откудова? Вы че, сбрендили на пару, иль как? Че несете? Слуште, вы слово с понятием могете произнесть? Викентий? Сашк? – недоуменно-испуганно принялся вопрошать Алексей.
– Вы что, не понимаете? – земля качнулась под Сашей, и она вцепилась в ветки шалашика, выхватила, сколько могла, бросила, уцепилась снова. – Вы всегда, ко всем, вы к отцу так же! Как будто, не видите ничего! Они негодяи. Они на всю жизнь во всем негодяи, негодяи, а вы с ними разговариваете... пока не убьют.
Виконт подошел, сел рядом и пригнул Сашину голову к своим коленям, приговаривая:
– А ты, какой молодец, отлично держалась! Не в пример нам с Алексеем. Ты нас просто посрамила! Чуткие стражи! А говоришь – обуза. Молодец. Ты у меня надежный товарищ! – Саша притихла под размеренным похлопыванием по спине. А Виконт задумчиво продолжал:
– Ты, возможно, права. Я не безразличен к нему, помню малышом… Он даже слегка похож на тебя, на нее… Елену Александровну. И он – Курнаков, должно же быть что-то общее с тобой, кровь одна.
– Ка-ак? – взвилась Саша, и его рука соскользнула с ее спины.
– Я – на него? У кого кровь одна – у отца, у Петра, у него… и у меня? Я их ненавижу, я их ненавижу, я не Курнакова!
Дрожь вернулась с новой силой, сухая без слез, но сводящая челюсти и пальцы. Леха с суеверным страхом попятился от нее, как от сумасшедшей, когда она, ударяя кулаками по земле, твердила: «Я не Курнакова, я – не Курнакова!» Что она еще выкрикивала, она просто не сознавала, но было что-то о выстрелах в Виконта, ее ненависти к семье и даже о матери, не любившей и бросившей ее.
– Хана, – только и сказал оторопевший Леха. – Сбрендил.
Внезапно над ней раздался строгий окрик:
– Саша! Сию же минуту прекрати! Что еще за истерика? Идем со мной. Живо. Я должен тебе кое-что сказать. Срочно.
Она машинально подчинилась. Виконт за руку потащил ее в поле по полузанесенному следу от саней в снежной целине. На быстром ходу он говорил, не переставая, обещал, расписывал прекрасную жизнь, ожидающую их впереди, мешал с этим обрывки каких-то историй, которые намерен рассказать целиком в ближайшем будущем, говорил
– Все таки, упустил момент... Ну, тихо, тихо... Ну я не знаю, что мне делать, когда ты плачешь...
– Ничего, я уже не плачу, – смогла, наконец, выговорить Саша и, всхлипывая, попросила:
– Не обращайте внимания, пойдемте к костру. Спать хочу.
Когда они вернулись, ошалевший Леха прилаживал к козлам котелок с водой. Он дико взглянул на них и с тем же изумленным лицом отошел. Видно было, что он мучительно пытается сообразить что-то. Саша заняла прежнюю позицию – головой на коленях у Виконта и сразу отключилась. Когда она проснулась, все в молчании поели, затоптали костер и двинулись дальше, уходя от железной дороги. Виконт решил, что поскольку неизвестно, какое положение в Харькове и какая там сейчас власть, чтобы не подвергаться опасности, лучше обойти Харьков стороной и поискать какое-нибудь транспортное средство по дороге к маленькому городку Купянску.
ГЛАВА 8. ЛЕХИНЫ ПРОЗРЕНИЯ.
– Фантасмагорическое зрелище! Блики огня, мелькающие тени – вот что заставляло скульптуры оживать. Я видел это в Ватикане. А рисунки на амальгаме зеркал? Направленные особенным образом на свет в облаке пыли, они способны создать объемные изображения… – Виконт угощал этой познавательной лекцией слушателей, сидя на соломе в большой телеге, вытянув одну ногу вдоль бортика и привалившись к нему боком. Саша свернулась тут же. Очевидно, рассказ был предназначен для отвлечения «хулигана Сашки» от козел и вожжей. Виконт вообще умел заняться чем-то в утомительной дороге. Он и сейчас вырезал из дерева кочевника на коне. Сколько чудных фигурок было потеряно в пути! Виконт, как ни странно, не дорожил результатами своего труда и не заботился о судьбе своих творений. Он упивался самим процессом и скучал, если в руки ему долго не попадался подходящий кусок дерева или глины. На этот раз, провозгласив: не руби сук, на котором сидишь…», он отколол от края телеги кусок в полкниги величиной и долго сокрушался, что материал чересчур твердый. Тем не менее, неторопливые движения руки, держащей нож почти за лезвие, не стали менее точными. Следить за его руками в такие моменты – настоящее удовольствие. От этого щемит где-то «под ложечкой». Даже Леха любит наблюдать за работой Виконта, не отрывает глаз, как завороженный. Сейчас его спина трясется впереди, на козлах. Что с ним случилось после той ночи, когда они встретились с Дмитрием? Он стал молчаливым, все время косится на Сашу, как будто стесняется. Может, стыдится, что заснул? Стоит Саше обратиться к нему, как он начинает рыть ногой землю, если, конечно, в эту минуту стоит на ней, грызть кулак и косить в сторону «Викентия». Единственный способ выражения согласия или отказа – верчение лохматой головой. Кстати, и у Виконта волосы сейчас растрепаны. Ее собственные волосы тяжелее и плотнее, чем его, их трудно расчесывать, но зато они никогда неприбранными не выглядят. И причесанные, и нечесаные лежат крупными кольцами. Что это он замолчал? Нечестно. Саша же не лезет на козлы…
– Микеланджело на лесах, лежа на спине, Ватикан расписывал или что? Еще потом мог читать, только поднимая книгу над головой?
– Откуда ты знаешь? – поворачивая в пальцах своего кочевника и разглядывая его, осведомился Виконт.
– Вы же и рассказали.
– Ах, я! Неужели? Так слушать надо было, как следует. Не пришлось бы переспрашивать. Ватикан, конечно, Сикстинскую капеллу, фрески потолка.
Разговор переходил в режим вытягивания каждого слова клещами. Видимо, Виконт не видел больше в Саше стремления к управлению лошадью или задумался над чем-то.