Третья истина
Шрифт:
– Виконт, а почему у меня ничего не получается, когда я леплю, рисую? Вот однажды у бабы Капы слепила – что-то такое вышло, что стыдно было вам показать… Почему так?
– Я и не подозревал в тебе мастерства Марии Колло или Камиллы Клодель. Впрочем, не видел, что у тебя получается, ничего не могу сказать. Хотела слышать мое мнение – надо было преодолеть стыд. Не так уж и страшно, я был бы снисходителен.
– А почему вы меня не учите мастерству, когда-то обещали?
– Не приходило в голову. Талант к творчеству у тебя, на мой взгляд, не в этой области. Здесь – только талант восприятия.
Она еще не успела открыть рот, чтоб выяснить поподробнее, в какой
– Ну что, господин конокрад, устали? Отдохните. Надеюсь, вам попалась умная лошадь. Она обойдется без ваших указаний, а вы перебирайтесь поближе, обсудим ваш аморальный поступок. Я избегал этого разговора раньше. Не исключено, что мне удалось бы пробудить в вас совесть, и вы бы вернули телегу с лошадью под то дерево, откуда вы их угнали. Мы же остались бы без средств передвижения. Теперь, когда упомянутое дерево далеко позади, вопрос носит чисто этический характер.
Леха как-то очень быстро научился выхватывать из речей Виконта доступное его пониманию. У него даже выработалось особое напряженное выражение лица, когда он вслушивался в слова, произносимые на родном языке, но частенько темные для него по смыслу. И сейчас, несмотря на необъяснимое смятение, он ответил по существу:
– А че? Вроде ничейная кобыляшка стояла. И долготно не емши… Че ж ? Такие дела ко наивернейшему издыханию скотинку привесть грозятся. Рази хозяин, коли живой, такое стерпел бы? Стало быть, вычеркнули его, горемыку, из накладной квитанции ныне проживающих, и кобылка эта сделалась ничейная. А я подкормил, наша стала. Я ж по доброте душевной, не то, чтоб к носу потереть… А, коли ненароком все ж хозяина со смертушкой разошедшегося встрену, може, и возверну, кто меня знает? Я ж не цыган какой?
– Да, действительно,– продолжал поддразнивать его Виконт, – вы сами привели мой самый веский довод. Вы же не цыган, Алексей!
Саша настолько привыкла считать Алексея полноправным членом их команды, что вполне добродушно снесла переключение внимания Виконта на среднего «братца». И сама с удовольствием поддержала:
– А может быть, цыган? Среди них есть разные люди… Или даже цыганский мишка. Вон, фигурой похож…
– Викентий! – Леха вдруг покраснел, как рак.– Ты глянь, не вели энтому, ну как его… про мою фигуру разговаривать иль про что другое такое. Вроде, непотребно как-то. Стыдоба.
– Да что с вами, Алеша, вы же не красная девица?
– Не!– возопил Леха. – Ей Богу, не!
Мимо проехала похожая на их телега, из которой с опаской поглядели на дюжего Леху, который чуть не со слезами на глазах уверял Виконта, что он не девушка.
– Викентий, ты ж меня видел! Ей бо! Не вру! И не был никогда!
– Алексей, вы это серьезно?
– А что? Что испугался? – рассмеялась Саша. – Бывают же крупные дамы! Очень даже похоже.
– Викентий, да побожись за меня! Христом Богом прошу!
– Успокойтесь, Алеша, что за бред, вас и под покрывалом не принять за женщину. С вашей-то статью.
– Викеша, друг, я те чо скажу под секретом, подь сюда. Ток чтоб тайна. Я энтому… как его, кто он ни на есть, – зла не желаю.
– Что у вас за секреты, ну, поговорим в селе, хорошо?
– Не… Я так порешил, у меня товар в Харькове… С одними дырками в кармане в Питере не жисть… Не все ж ваш хлеб заедать…
– Ерунда, это не в тягость. Вы хотите нас оставить? Зря, Алексей. Да! И не ищите в Харькове встреч с вашим компаньоном.
– Лешка, зачем? Все забылось, ну заснул и заснул. Я вовсе и не обижаюсь, поехали, так веселее! – Саше действительно было жалко терять этого забавного увальня.
– Не насовсем я, чего разгунделись… – Леха всхлипнул и промокнул глаза рукавом. – Товару жаль, спирт тама! На тыщи! Токма поотстану, и в догонь! Вы ж на Белгород, так я кумекаю? Прибыли, а я – тама! Иль на распоследний случай – в Курске. Я прыткий. В ихнюю главную церкву сторожу объявлюсь. Как ты, Викентий, в Балаклееще, насквозь надоевшей, у церквушки встренуться уговаривался, так и в этих Курсках-Белгорадах ее, как пить дать, не минуешь! Вот пришел-заявился добравшись, а сторож тебе – новость: «Прибыл Леха. Доложился уже!». А то Викеша меня кормил, поил, – он окончательно захлюпал носом, – а заработать где ж ему, сердешному, антилигенту несчастному?.. Потерпи, батька, Леха заработает, копья не утаит. Карман нараспашку, пожалыста, Викеша, заходь. И с энтим, меньшим, небось устаканится к тому времечку. А там уж я братушков на горбу вынесу, коли надо… Эх-ма. Ми-лы-я-я-я...
– Не такой уж я беспомощный, каким вы меня изобразили в своей проникновенной речи, Алеша. Ну, не плачьте, крепитесь. Мы встретимся, – я верю. Вероятность этого события возрастет, если вы не убьете никого по дороге к нам. Держите себя в руках.
– Викеша, батька родненький! Да подь сюда, лопну, молчать не могу!
– Так это не вся ваша грустная тайна?
Леха сам сполз в телегу, обхватил Виконта за плечи и громко зашептал ему в ухо:
– Я тута третий день мозгую… А вы все – че это наш Леха помалкивает? А это он мозгой ворочал, тут, конешно, враз не обернешься! И до чего догадался… Викеш… С Сашкой-то нашим чего-то не того… Он как-то грит: «пришла, мол, я»… По случайности у него это вышло. А ту ночь, что я, опозорившись, на все завертки, храпака задал, Сашка как заладил: Куропаткина, мол, я и по множественному это бабское прозвание повторял. Ты-то все в антилигенции состоишь, тебе, конечно, несподручно по пустякам жисть рассматривать, для тя это и проехало без заметки, а я-то – все примечаю. Вдругорядь Сашка наш косынку нацепил и давай над лужей кривлять физию. И эндак прикинет и тындак. Смекаешь? Зажмурси, перекрестися: Сашка не парень! Точно! Я с той ночи допер, как он закатывался. Ты скажешь, дубина, мол, Леха, че выдумал, токма я за свой догад – горой. Че делать-то? Ты уж не бей его... а, Викеша? Не наказывай слишком. Он не со зла. На человека хочет походить.
Саша зарылась глубже в солому, чтобы не рассмеяться в голос, но громыхающий Лехин шепот доходил и туда. Она-то была уверена, что Леха давно все понял и принял условия игры. Она при нем в последнее время, практически, не давала себе труда изображать мальчика. И вдруг оказалось...
Саша высунулась из соломы, настолько, чтоб хоть одним глазом поглядеть, как Виконт, держится?
Виконт держался молодцом, только Саше было понятно, что он давится смехом. Он подмигнул ей и принялся удивляться:
– Да не может быть, Алексей! Просто гром с ясного неба! Я и не подозревал. Что угодно, только не это! Скандал, меня провели! Это неслыханно! Я же не выношу женского общества! Просто зверею. Не бить? Да я немедленно выкину эту лгунью с телеги!
– Викеша! Ты про баб верняком прошелся, я тоже не то, чтоб очень, тоска с ими зеленая. А скидать не надо, а? А, Викеша? Вот, мои родичи поразбросаны… Сеструшки… может, тоже шастают по дорогам где? Каб им в головешки ударило под мальчишку преобразиться – все ж легче. Петришь? Так не допрут, дурындаски!