Три Нити

Романова Дарья Евгеньевна

— Спасибо, господин, — прошептал он. — Как мне отплатить за ваше милосердие?

— Не будь мудаком, — ответил я и, охая, поковылял прочь.

***

Побили меня знатно, но я был даже рад тому, что болею — в таком состоянии Сиа не оставалось ничего, как поворчать немного и заняться моим лечением; Шаи наверняка досталось серьезнее. Правда, левый, самый пострадавший, бок мне обрили и воткнули в него кучу иголок; да и отбитые кости ныли нещадно… Но это были мелочи по сравнению с разговором, которого я ждал с замиранием сердца и который все-таки

случился спустя неделю после моего побега из Когтя.

Поскольку Сиа запрещал мне вставать с постели, оставалось только читать да дремать. Вот и в тот день я заснул, выронив из пальцев книгу — невыносимо длинное сказание про героя, сбежавшего из горящего города и искавшего теперь новый дом. Тяжесть бумаги душила меня во сне, как черный демон-мара, и все мерещилось, что я плыву в мутной воде, захлестывающей ноздри, заливающейся в рот… А потом меня окликнули по имени, вытаскивая из кошмара.

Я открыл глаза, замечая, что дышится легче — кто-то поднял книгу с моей груди.

— Не хотел будить тебя, — повторил все тот же голос; конечно, это был Железный господин! — Но нам нужно поговорить.

Эрлик сел у постели и внимательно оглядел повязки, проплешины и пятна вонючей мази, которой Сиа обрабатывал мои раны; потом перевел взгляд на книгу, которую так и держал в лапах.

— Те же веленья богов, что теперь меня заставляют здесь, во тьме, средь теней брести дорогой неторной… — пробормотал он, а потом спросил, обращаясь ко мне. — Ты дочитал ее до конца?

Я помотал головой, возя подбородком по одеялу.

— Мне рассказывали эту историю еще в Старом Доме: историю про осаду неприступного города, чьи стены воздвигли боги… И все же город сожгли, когда враг проник внутрь обманом.

Он замолчал, а я решил, что лучше покаяться во всех грехах разом и грустно пробормотал:

— Я ушел вниз… и ввязался в драку с учеником из Перстня. Надо было спросить разрешения…

— Надо было, — кивнул Железный господин. — Но это не худшее из того, что ты сделал.

— А… что худшее? — спросил я, обмирая.

— Ты говорил на нашем языке, Нуму. Ты нарушил главный запрет: никому не открывать происходящее внутри Кекуит. Селкет ведь рассказывала тебе, как это правило появилось и почему мы соблюдаем его неукоснительно? Те, кто живет внизу, должны видеть в нас богов, а не пришельцев.

— Но… пара слов ведь никому не повредит. Что плохого от этого может случиться?

— Надеюсь, ты прав. Но никому из нас не дано предугадать всего, что может случиться, — ни тебе, ни мне, — отвечал Железный господин, выпуская слова метко, как стрелы. — Порою песчинка вызывает камнепад. Сейчас мы не можем рисковать: даже крохотная ошибка может уничтожить нас… А если погибнем мы, весь мир обречен. Или ты хочешь быть тем, кто совершит такую ошибку?

Он говорил спокойно, без тени гнева в голосе, но я весь сжался от страха; каждая поджилка в моем теле затряслась; зубы стучали, будто от холода. Погубить всех! Я, глупый щенок, жалкий червяк, могу погубить всех неосторожным

словом или случайным жестом?! Неужели на моих слабых плечах лежит ответственность за существование целого мира? А что, если я, сам того не ведая, уже навредил?.. О, боги, да как с этим жить?!

Я уже давненько не плакал, но тут слезы сами хлынули из глаз. Сжав толстую ткань одеяла, я рыдал, рыдал и никак не мог остановиться, раздавленный запоздалым раскаянием и страхом. Веки уже чесались от соли, а горло осипло и распухло, когда Железный господин коснулся моего плеча и утешительно сказал:

— Тише, тише. Ты ведь обещаешь, что больше так не будешь?

— Да! — выдохнул я, размазывая рукавом сопли и слюни. — Клянусь!

— Вот и молодец. Теперь, когда спустишься вниз снова… — Эрлик не договорил, выразительно приложив палец к губам.

— Спущусь… снова? — переспросил я, не веря своим ушам.

— Только вместе с Шаи — он обещал присматривать за тобой. И еще, ты всегда должен брать с собой маску. Можешь не надевать ее: просто носи под одеждой, как амулетницу-гао. Этого будет достаточно.

Стыд за недавний проступок и радость от внезапного дара оглушили меня настолько, что я еле просипел невнятные благодарности; а когда Железный господин уходил, совсем забыл спросить его о судьбе наказанного Падмой ученика!

***

Спустя неделю я все еще лежал в постели, постанывая, явственно ощущая, как срастаются поломанные ребра (точно в бока тыкают раскаленным прутом!), как хрустят позвонки и ноет затекшая шея. Из-за убийственной скуки казалось, будто прошла уже тысяча лет и я одряхлел настолько, что уже никогда не поднимусь из вороха простыней, подушек и одеял, а так и врасту в них, костями, мясом и сосудами, пока мое сердце не уйдет глубоко под пол, а шерсть не превратится черную плесень.

В стотысячный раз мои глаза уперлись в золотое солнце на потолке. Разглядывал ли его Шаи в детстве, когда эта комната принадлежала ему? Наверняка; и видел то же, что я сейчас, — те же кусочки мозаики, одни потемнее, с зеленцой и синевой, другие посветлее, ярко-желтые, а третьи рыжие, как ржавчина. Из-за их пестроты солнце мерцало, подмигивая мне. Я даже задумался, не стоит ли подмигнуть в ответ, но тут явился нежданный гость!

— Привет! — громыхнул голос Падмы; и вот уже сама вороноголовая плюхнулась на кровать, заставив меня торопливо поджать лапы. — Как болеется?

— Плохо, — отвечал я умирающим шепотом. До сих пор мне как-то некому было пожаловаться на свои беды, — не Железному же господину? А Сиа начинал ругаться на чем свет стоит, стоило только заикнуться о драке. Может, хоть Падме удастся излить душу?..

— Ничего, переживешь, — бодро заявила та, порушив все мои надежды. — Хочешь, расскажу, как наказали того мальчишку, который надрал тебе задницу?

— Его же не убили?!

— Нее! Хотя могли бы.

— Тогда не говори ничего. Не хочу слышать, — я заткнул уши и потряс головой, подтверждая серьезность сказанного.