Три Нити
Шрифт:
Бог остановился только в середине залы — там, где на исполинской треноге стоял почерневший от копоти чан шириною в десять обхватов, не меньше. Привстав на цыпочки, я заглянул внутрь: на две трети его заполняла чистая, прозрачная влага; по толстому краю были разложены пучки сочной травы, цветы, корни и семена, горстки блестящих драгоценностей, соли и белого песка, птичьи перья, змеиные шкуры, чьи-то красные потроха и лоснящаяся, темная печень, вороний череп… и тысячи других вещей, которые я и рассмотреть не смог. Внизу, под толстым выпуклым дном, кто-то уже разложил дрова и связки ивовых прутьев для растопки; по бокам стояли четыре шена с кувшинами, полными воды, молока,
Двое почжутов вынырнули из полумрака и приветствовали Железного господина безмолвным поклоном. Дождавшись ответного кивка, они подали знак младшим шенам. В дальнем конце залы распахнулась вторая дверь, взвихрив густой дым, и под низкие своды ввалилось нечто огромное, черное, ухающее наподобие дырявых кузнечных мехов. Это был Чомолангама! Но боги, что с ним случилось? Выпуклые глаза быка слезились, веки распухли и покраснели; бока тяжело вздымались, и пот ручьями катился по короткой шерсти. Я заметил, что его передняя нога была перевязана у копыта: белая ткань насквозь пропиталась сукровицей и чем-то гнилостно-желтым… Его укусила гадюка? Или бык поранился в горах, и теперь зараза расползалась все дальше?..
Чомолангму подвели к нам; несмотря на боль, он почуял меня и потянулся вперед с тихим, жалобным мычанием.
— Подведи его к краю и поставь на колени, — велел Железный господин. Шены, ведущие вахану, будто только этого и ждали: торопливо сунув поводья мне в лапы, они растворились в дыму. — Вот здесь.
Когтистый палец указал место. Я похлопал Чомолангму по боку, веля прилечь, как если бы на его спину собирался взобраться наездник. Тот нехотя дернул ушами, но все же подчинился и улегся на полу; я погладил широкий, покрытый испариной лоб и прошептал на ухо зверю что-то ободряющее. Наконец, ласка успокоила его: дыхание стало ровным, и красные ноздри уже не трепетали, как осиновые листья на ветру. И тут один из почжутов схватил быка за челюсть, дернул морду вверх и рассек тесаком обнажившуюся шею!
У Чомолангмы были могучие жилы и толстая кожа, но шен знал, что делал. Горячая кровь хлынула в чан; бык захрипел, забил копытами, пытаясь подняться, но завалился на бок — и беспомощно посмотрел прямо на меня. Этот взгляд был страшнее удара под дых. Я выпучил глаза и разинул рот, хватая губами воздух, а в это время второй почжут уже оплел хитрыми узлами могучие копыта. Дюжина шенов схватились за продетую через потолочный крюк веревку, поднатужились и увлекли тело Чомолангмы вверх.
Меня замутило. По счастью, Железный господин стал прямо передо мною, закрывая от жуткого зрелища. Кто-то громко крикнул; шены оторвали лбы от пола и запели — или зарычали; из их глоток выходил утробный, низкий звук, от которого все переворачивалось внутри. Вдруг вверху что-то полыхнуло, да так ярко, что я не выдержал и выглянул из-за спины Эрлика.
Бык горел — не просто обугливался, как мясо, жарящееся на костре, а полыхал весь целиком, будто облитый крепким чангом. Его шерсть, жир и мускулы плавились и исчезали в языках огня почти бесследно — только тонкие, невесомые хлопья падали на воду, — пока под сводами залы не остался один голый скелет. Тогда кости опустили в чан; сначала туда погрузились копыта, потом ребра, позвоночник и шея, а затем весь остов ушел на дно, до самых кончиков рогов.
Почжуты белыми нарядными щеточками из ячьих хвостов смели в чан все, что лежало по краю, все пряности и приправы; как будто готовили знатную похлебку! Четыре шена влили в варево содержимое своих кувшинов; другие прислужники
Железный господин подошел к самому краю чаши и развел над ней лапы. Так же Палден Лхамо стояла у основания Мизинца; и его черные рукава были как крылья, но из них не вышли железные стрелы. Вместо этого вода забурлила еще громче, будто внутри чана бил подземный источник. Соленая испарина и дым костра перемешались и сгустились настолько, что я свой нос еле различал.
Потому-то я не поверил сначала, когда увидел, что над белесыми клубами поднялись острые рога, и мощная шея, и бока, облеченные плотью. Но воздух очистился, и я убедился, что чан пуст — а на дне стоит Чомолангма, целый и невредимый! По крайней мере, тело его было в порядке: на ногах не было ни ран, ни язв. А вот ум… Бедный зверь косил, дико озираясь вокруг; я хотел подойти к нему, чтобы успокоить, но, заметив это, бык захрапел и забил копытами, стегая бедра гибким хвостом. С великим трудом одному из шенов удалось накинуть аркан ему на шею и увести прочь.
На этом наши дела в Перстне были закончены. Кивнув напоследок почжутам, Железный господин повернул обратно; я поплелся следом. Двери гомпы хлопнули за моей спиной; неосвещенный ход остался позади… Только когда мы снова оказались внутри Мизинца, с его бледными лампами-чортенами и лестницей, уходящей к небесам, я снял маску и заплакал.
Железный господин тоже стянул личину быка. Я утер сопли подолом чуба, ожидая выговора, но вместо этого услышал слова утешения:
— Сегодня ты спас жизнь своему другу. Он мучался — и мог бы мучаться еще долго; другие лекарства не помогли бы. А теперь он снова здоров и скоро забудет о сегодняшнем дне.
— Я не забуду.
— Ты и не должен.
Мои щеки так горели от стыда, что я почти учуял запах паленой шерсти. Раньше мне доводилось помогать матери и сестре резать коз, а в Перстне — сворачивать головы гусям и уткам; вшей, клопов и мокриц я и вовсе передавил без счета. Но ни козы, ни утки, ни разбегающиеся на свету жуки не доверяли мне так, как Чомолангма! А я обманул его… Да лучше бы я сам держал тот тесак — так было бы, по крайней мере, честнее!
Но не только это глодало меня. Был и другой вопрос:
— Я не прошел испытание, да? Я никогда не смогу стать колдуном?..
Железный господин вздохнул, потирая лоб:
— А что, ты хотел бы?
— Я… я не знаю, — честно признался я. — Это здорово, когда так много всего умеешь: понимать язык зверей, превращаться в птиц… принимать разные обличья. Но Палден Лхамо говорит, если занялся колдовством — уже нельзя повернуть назад. Нельзя будет жалеть и сомневаться… а я… мне жалко Чомолангму…
Тут я снова готов был разреветься, но на плечо мне опустилась почти невесомая ладонь бога. От удивления я так и замер с открытым ртом.
— То, что ты жалеешь, — не беда. Редко кто рождается совсем без сердца… разве что моя дорогая сестра, — тут Эрлик скривился, будто глотнул превратившегося в уксус чанга. — Но к другим нельзя подходить с ее меркой — у них на пути всегда будут препятствия. Я мог бы научить тебя, как преодолеть это… да и остальные. Но стоит ли тебе учиться?
— А… почему нет?
— Шаи любит упрекать меня в скрытности, — вздохнул Железный господин. — Ну так я буду с тобой честен, Нуму, и расскажу кое-что про хекау.