Трон
Шрифт:
— Держитесь дороги. В Тувану разделитесь. Дальше, до Хуписне24, Юнана поедет один. Но пока вы вместе, он — за старшего…
Юнане было под сорок — изрезанное шрамами и морщинами обветренное лицо, крашеная борода, покатые плечи. Второго звали Убар. Высокий, стройный, широкоплечий юноша — таких обычно брали в тяжелую пехоту, а не в конницу.
— А что с Абарги-то стряслось? — спросил ветеран, едва они выехали за ворота.
Его спутник пожал плечами:
— Отравился твой
В Адане, где расположилась ставка Ашшур-аха-иддина, квартировали вся конница ассирийцев, отряд колесниц и царский полк, которым в отсутствие Ишди-Харрана командовал его заместитель Думуз. Пехота же стояла ближе к Киликийским воротам — в старых хеттских городах Хуписне и Тувану, в каждом примерно по пятнадцать тысяч тяжелых и легких воинов.
Переживания Скур-бел-дана были вполне обоснованны. Путь от Аданы занимал всего несколько часов, но окрестности кишели киммерийцами, из-за чего обозы, посланные за провиантом, нередко возвращались наполовину обескровленные, если не пропадали вовсе.
— И почему бы нам не сократить путь? Тут по прямой в два раза короче будет, — проворчал, едва гонцы выехали за ворота, Убар.
Юнана нехотя процедил сквозь зубы:
— А вот напоремся на киммерийцев, и что тогда? Ноги уносить будем? А если не получится… Нам не скачки с ними надо устраивать, а таблички доставить в целости и в срок.
— Как будто на дороге этого случиться не может.
— Может. Но там это будет засада. А засада, скорее всего, двух путников пропустит. Мы для них не добыча. Опять же, если погонятся, долго преследовать не будут, чтобы куш получше не упустить.
Ехали не торопясь, берегли лошадей на случай внезапной погони, настороженно всматривались в туман, вслушивались в тягучую тишину: вдруг что выдаст коварного врага; почти не разговаривали.
Сначала дорога шла на север вдоль правого берега реки Сарус25, — не будь сейчас такая плохая видимость, этот участок был бы совершенно безопасным. Тут и спрятаться-то негде: редкие перелески, неглубокие овраги, голый кустарник, а с другой стороны — вода.
Дорога, после того как уперлась в горы, тут же резко свернула на запад, стала чаще петлять, взбираться на кручи. У развилки, от которой путь шел к Киликийским воротам, гонцам впервые повстречался ассирийский обоз из двадцати с лишним повозок в сопровождении сотни пехотинцев. Юнана, увидев знакомые лица, приветственно поднял руку:
— Арвиум! Старый плут! Ну конечно, где еда, там и ты!
Ассирийский десятник, к которому он обращался, ухмыльнулся, спрыгнул с повозки и подошел к приятелю.
— А ты куда?
— В Тувану.
Десятник покачал головой.
— Ну, тогда вам лучше найти другой путь. Впереди, вон за той грядой, киммерийцы, отряд из двух десятков всадников. Они нас хотели пощипать, да не на тех напали. Сколько они потеряли, не скажу, но то, что эти сволочи сейчас злые, — точно.
— Киммерийцы, говоришь? Да быть того не может! А я-то думал, они сбежали, едва услышали твой запах, — Юнана продолжал издеваться над знакомцем.
— А-а-а, чтоб тебя шакалы загрызли, — нисколько не обиделся десятник; хлопнул на прощанье по крупу лошади,
«Вот и поговорили два старых приятеля», — мысленно улыбнулся Юнана.
Впрочем, несмотря на всю его браваду, к предупреждению товарища он отнесся вполне серьезно, в отличие от Убара.
— Ничего, проскочим, — сказал юноша, едва ассирийский обоз скрылся в тумане.
— Вот я гляжу на тебя — и думаю: ну не дурак? К смерти мы своей проскочим — это да. А вот в Тувану или Хуписне — вряд ли… Как мы проскочим, если нас там ждут?
— Хорошо, ну и что нам, по-твоему, делать? — впервые рассердился на обидные слова молодой товарищ.
— Свернем с дороги, что в таких случаях делают…
— Но ты же говорил…
— Точно — дурак.
— А не заблудимся?
Юнана только хмыкнул в ответ…
Может, эта самоуверенность его и подвела. Туман вскоре стал как густое молоко. Напарники повернули в одну сторону, вернулись, в другую — ошиблись опять. И тогда под предлогом, что лошадям нужно отдохнуть, старый лазутчик настоял на привале, хотя на самом деле ему надо было разобраться, куда ехать. Спустились в небольшой лог. Лошадей привязали к старой высохшей акации. Затем Юнана сказал, что пошел по нужде, но исчез почти на час, товарищ даже стал беспокоиться. Вернувшись, ветеран расчистил от полусгнившей листвы под ногами землю, снял с пояса меч и принялся рисовать карту.
— Давай-ка разберемся, — и куда делся его прежний гонор, — вот тут дорога, тут мы с нее съехали, вот тут пересекли ручей… Значит, Волчий лог должен быть где-то здесь…
— А зачем нам Волчий лог?
— Если мы его найдем, то по нему как раз выйдем к Тувану.
— Знаю я это место… Если ты прав, то нам… — Убар выпрямился и огляделся, как будто он мог что-то видеть сквозь пелену тумана, — скорее всего, туда.
— Ну, может быть, и так, — нехотя согласился с ним старший товарищ.
Они снова сели на лошадей, начали подниматься, выбираться из оврага, как вдруг откуда-то из тумана, белого молока, прилетела стрела, ударив Убара в левое плечо.
— Назад! — рявкнул Юнана.
Лошади поднялись на дыбы, развернулись и понесли их прочь от накатывающейся лавины всадников...
Стрелы жалили лазутчиков со всех сторон, две вонзились в лошадь Убара, одна пробила Юнане правый бок. Ассирийцы стали уходить по логу, по узкой тропинке, ворвались в густой непроходимый орешник. Лошади перешли на шаг. Пришлось спешиться. Стали забираться все глубже, в самые дебри, через бурелом и колючий кустарник. Пока не добрались до конца оврага. Это был тупик.
— И куда дальше? — заозирался Убар.
— Нормально... Отсидимся... Есть, чем перевязать…
Ранены были оба, но у Юнаны все выглядело куда серьезней. Вытащить стрелу не удалось, наконечник вошел глубоко в бок и при малейшем движении причинял боль, однако крови натекло немного.
— Ничего, печень не задета, значит, жить буду, — успокаивал ветеран то ли себя, то ли товарища.
Убар сломал стрелу у самой раны, наложил тугую повязку. Как закончил, стал прислушиваться: нет ли кого поблизости.