Трон
Шрифт:
Никто не отказался. Наместник тут же вспомнил, как они взяли богатый винный погреб, когда ворвались в Маркасу, и как там перепилась половина присутствующих здесь офицеров. Слово за слово, и напряжение спало. Казалось никто уже и не вспомнит, зачем они здесь собрались, и только смельчак, отважившийся говорить с наместником, становился все мрачнее.
— Все равно это не по закону… Арад-бел-ит — старший сын Син-аххе-риба, и царем Ассирии должен быть он, а не его младший брат. Мы можем промолчать, но когда этому противятся боги… кто из вас готов бросить им вызов?
И видя, что никто не
— Всех нас по жизни ведет долг — перед своей семьей, близкими, друзьями, своим господином, но прежде всего — перед богами, которым мы служим. Если бы мой родной сын поносил богов, разве я даровал бы ему прощение? Я не знаю, почему Син-аххе-риб сделал своим соправителем Ашшур-аха-иддина. Но после смерти отца, когда на страшную ошибку указали сами боги, у принца Ашшура только один путь — признать своим царем Арад-бел-ита и покорно отойти в сторону.
Наместник не стал опровергать разумные речи офицера, а вместо этого заглянул каждому из собравшихся в лицо. Тех, кто стыдливо отвел глаза, оказалось большинство.
— Хорошо. Я сегодня же отправлю гонца в Адану к принцу с требованием отказаться от престола, — неожиданно сказал Набу-Ли. — Как только придет ответ, я соберу вас снова.
Никакого гонца, конечно же, не было. Зато был достойный ответ из серебряных слитков. Их получили все, кто сомневался в правильности этого несостоявшегося мятежа. Командир кисира, произнесший вслух требования заговорщиков, и еще три офицера, проявивших упорство, той же ночью были схвачены, тайно вывезены за город и утоплены в реке. Солдатам — объявлено, что после возвращения домой Ашшур-аха-иддин дарует каждому воину еще по одному земельному наделу и право на беспроцентную ссуду для его обустройства.
Сразу после того, как с мятежом было покончено, Набу-Ли отправил гонцов в соседние Хуписне и Адану. Первый гонец вернулся уже через два часа. Доложил, что Набу-Ашшур убит и армия присягнула на верность Арад-бел-иту. Второй вернулся на следующий день к вечеру. Набу-Ли встречал его у городских ворот.
— Что так долго? Рассказывай, — наместник Хальпу даже не пытался скрыть волнения.
— В Адане никого нет…
— Что значит — нет? — опешил Набу-Ли.
— Ни Ашшур-аха-иддина, ни ассирийской армии… Город едва охраняется, и что произошло, никто не знает…
***
Чору въехал в городские ворота Аданы на рассвете. Начальник караула, человек прикормленный, пропустил постельничего без лишних расспросов.
От ворот пустынными улицами Чору добрался до рынка и тихонько постучал в калитку дома еврея Талика, торговца коврами. Сонный слуга, узнав гостя, которого хозяин всегда встречал низкими поклонами, мигом продрал глаза, впустил в дом и повел за собой, быстро семеня ногами и постоянно оглядываясь, перестраховываясь, не медленно ли, не быстро ли он идет… Около дверей спальни попросил подождать.
Талик — сгорбленный заросший неопрятный мужчина, впрочем, судя по глазам, еще не старый, — вышел ровно через минуту. Видимо, не спал.
— Дорогой Чору, да будут благословенны боги, что привели тебя в мой дом в это счастливое утро!
Постельничий перебил его:
— Рад тебя видеть в добром здравии. Собери всех. Передай,
В течение часа в дом Талика один за другим пришли Санхиро и Шаррукин со своими старшими офицерами. В большой просторной комнате, где обычно встречали гостей в холодное время года, их уже ждал Чору. Он и начал разговор, едва все расселись за столом:
— Пора. Сегодня вечером на совете Ашшур-аха-иддин собирается объявить себя царем всей Ассирии.
— Это точно? — переспросил Санхиро.
— Да. Меня еще вчера Скур-бел-дан предупредил, — подтвердил Шаррукин. Затем помедлив, сказал: — Это будет непросто. Охрана дворца усилена. Да и царский полк по численности равен всем нашим отрядам, вот только конные не привыкли сражаться в пешем строю.
— Это ничего, — успокоил Чору. — Еще до полудня в город прискачет гонец с известием, что в Каратепе мятеж, что наместник с преданными ему войсками обороняется во дворце. Ни Набу-Ли, ни Набу-Ашшур не успеют прийти ему на помощь. Зато царский полк будет там уже к вечеру. Конницу и колесницы принц не тронет, придержит в качестве резерва. А значит, кроме ваших отрядов в Адане останутся всего две сотни пехотинцев на стенах и сотня телохранителей Ашшур-аха-иддина. Узурпатор не должен пережить эту ночь… Скажите своим воинам, что за его голову Арад-бел-ит дает десять талантов золота.
Как и задумывалось, в полдень с поддельным посланием о несуществующем мятеже якобы из Каратепе прискакал гонец. Его тотчас же доставили во дворец, но не к царю, а к Скур-бел-дану…
А тот не читая бросил табличку на пол, да еще растоптал ее кованой подошвой.
— Так, говоришь, мятеж? — прошипел сановник, подавая сигнал страже.
Гонца схватили и тут же принялись выпытывать, кто его подослал, сколько посулили и знает ли он вообще, где находится Каратепе.
— О, господин, пощади! — выплевывая на пол выбитые зубы, очень скоро заныл обманщик. — Я ничего не знаю! Это все еврей Талик… Он познакомил меня с этим изменником! Мне лишь велели передать это послание… Если бы я знал, что это навредит царю Ашшур-аха-иддину, неужели бы стал помогать!
А потом вдруг услышал знакомый голос.
— Хватит врать-то, — усмехнулся еврей Талик, выступая из-за спины Скур-бел-дана.
— Ты?! — с ужасом произнес гонец.
Тут же выяснилось, что эти двое познакомились еще три месяца назад. Напились — разговорились. Когда еврей стал поносить имя Ашшур-аха-иддина, гонец предложил поступить на службу к Арад-бел-иту. Требовалось немногое: узнавать о настроениях в армии, передавать посылки, помогать, кому следует, а главное, за все получать серебро…
На Чору напали, когда он выходил из дома Талика. Увидев, что враги заполонили всю улицу, царский постельничий вытащил из ножен меч и спокойно сказал:
— Говорят, что сегодня хороший день для смерти. Кто из вас хочет проверить это на своей шкуре?
В короткой схватке Чору убил пятерых, еще пятерых тяжело ранил. Когда стало понятно, что живым его не взять, позвали лучников.
Он так и умер с мечом в руках…
Санхиро схватили, когда он обедал в городском доме, ставшем для него штабом. Рабсарис все понял, едва к нему вошла стража, и без сопротивления отдал оружие.