Трон
Шрифт:
Когда пришли за Шаррукином, он находился во дворе конюшни в окружении группы младших офицеров. Встав стеной между командиром и стражей, они помешали исполнить царский приказ. После того как противник вынужден был отступить, рабсарис приказал трубить тревогу. Он решил с боем пробиваться из города. Однако высланная им разведка тут же наткнулась на царский полк, который перекрыл все подступы к казармам. До конца дня никто из противников не предпринимал никаких действий. Скур-бел-дан рассчитывал начать штурм с наступлением темноты. Но тут в Адану вернулся Гульят, еще утром отправившийся к Киликийским воротам, чтобы
— Мой господин, этого нельзя допустить! Скур-бел-дан сошел с ума!
— Они изменники, — спокойно ответил Ашшур-аха-иддин.
— Молю тебя, позволь мне договориться с Шаррукином. Одно дело — биться с инородцами, совсем другое — с теми, кто три года делил с тобой похлебку, защищал спину, сражался в одном строю. Мы убьем тысячу, а потеряем в десять раз больше. Ты подавишь в зародыше бунт, но утратишь то, без чего невозможно победить ни в одной войне, — воинский дух... Знаешь ли ты, что Арад-бел-ит пощадил весь кисир, который сражался против него в Ниневии на стороне Закуту? У твоего брата есть чему поучиться…
— Значит, по-твоему, я должен их помиловать?
— Прояви мудрость, разреши бунтовщикам беспрепятственно покинуть город, при условии, что они никогда не поднимут против тебя оружие. Без колесниц, без оружия, разве весь этот жалкий сброд представляет опасность?
— Они сочтут это за слабость.
— Сейчас лучше проявить слабость, чем жестокость. Что даст тебе эта бойня, кроме разброда в армии? Войска ропщут не первый день, многие недовольны войной, которая длится уже третий год,… Я скажу тебе то, о чем молчит Скур-бел-дан, — многие недовольны тобой как военачальником. И сражение между своими может стать последней каплей…
Никто другой не осмелился бы бросить эти слова Ашшур-аха-иддину.
Гульят встретился с Шаррукином. Пообещал от имени царя, что никто из его воинов не будет наказан, если все они сложат оружие. Согласился даже с требованием освободить Санхиро. К вечеру переговоры завершились успехом.
Ашшур-аха-иддин и Скур-бел-дан, наблюдая с крепостной стены за покидающими город безоружными воинами, тихо шептались между собой, так, чтобы их не услышал Гульят, стоявший немного поодаль.
— Мой господин, это ошибка — отпускать Шаррукина и Санхиро. Очень скоро они будут сражаться за твоего брата.
— Думаешь, я не знаю этого? Но сегодня только на Гульяте и держится дисциплина в армии. Откажи я ему — не уверен, что у меня вообще осталась бы армия.
Скур-бел-дан после этих слов скривился, как будто съел что-то кислое.
Ашшур-аха-иддин покосился на него, понял: начальник разведки что-то скрывает, сухо спросил:
— Что там еще?
— Кажется, я знаю, почему Набу-Ашшур и Набу-Ли не прибыли этим вечером на совет в Адану. Я только что получил сведения из Хуписне и Тувану. Сторонники твоего брата подняли мятеж. Набу-Ли с ним справился. Однако армия Набу-Ашшура перешла на сторону Арад-бел-ита, — сообщил царю Скур-бел-дан. — Но это еще не точно… Надо проверить.
— Проверить?! — прошипел царь. — А если это окажется правдой, будет у нас время вырваться из ловушки? Набу-Ли теперь связан по рукам и ногам! В двух шагах
Это было похоже на бегство. Армии на сборы дали два часа. В полночь царский полк и оба конных эмуку вышли из Аданы в направлении Хальпу.
***
Вернувшись домой, Талик прогнал из дома всех слуг, затем уединился в спальне. Снял со спины накладной горб, набитый овсом, устало распрямил плечи, отстегнул фальшивую бороду, принялся очищать лицо от струпьев и искусственных шрамов. Только после этого в нем стало возможно узнать Арад-Сина. Подсев поближе к очагу, он налил себе вина и вынул из-за пазухи глиняную табличку, которую передал перед их расставанием Скур-бел-дан. Перечитал ее еще раз:
«Мар-Априму, мар-шипри-ша-шарри царя Ашшур-аха-иддина, да славят тебя боги, да ниспошлют они тебе здоровье, счастье и благополучие, пишет тебе Скур-бел-дан из города Адана.
Любыми путями не допусти, чтобы узурпатор Арад-бел-ит получил помощь войсками от своих союзников: ванского царя Русы II и скифского номарха Ишпакая. Такова воля нашего господина царя Ашшур-аха-иддина.
С низким поклоном, твой преданный друг Скур-бел-дан».
Глядя на огонь, Арад-Син задумался. Возвращаться было опасно. Четыре месяца назад он вынужден был бежать из Русахинили, чтобы сбить со следа Баграта. Начальник внутренней стражи Урарту расследовал смерть царевны Ануш, и поиски сначала привели к министру двора Мануку, затем — к ювелиру Егии. Первый подозреваемый, чтобы избежать пыток, покончил с собой еще до ареста. Ко второму, уже в темнице, удалось подослать убийцу. Но что он успел сказать, никто не знал. А так как с Егией о судьбе Ануш договаривался Арад-Син, уезжать надо было немедленно.
Мар-Априм, расставаясь тогда, еще пошутил:
— Поверь, мы ненадолго расстаемся. Скур-бел-дан отошлет тебя ко мне при первой же возможности. Судьба Ашшур-аха-иддина решается не на Табале, и даже не в Ниневии, а здесь, в Урарту.
Как в воду глядел.
«О боги, молю вас, дайте мне хоть раз, перед смертью, увидеть сына», — мучился нехорошими предчувствиями Арад-Син.
18
Зима 681 — 680 гг. до н. э.
Ассирия. Город Изалла. Население — не менее 30 тыс. человек
С наступлением сумерек на главных улицах Изаллы напротив каждого дома зажигались светильники. Следил за этим уличный староста. Он же заботился о том, чтобы непредвиденные обстоятельства, такие, например, как отъезд соседей из города, не нарушили заведенный порядок. Для старосты Инвии это были приятные заботы. На родной улице он знал все: кто как живет, с кем ссорится, чем промышляет, на кого можно накричать, а кому лучше не перечить. Пятнадцать лет — большой срок.
Черное пятно, единственное на всей улице, староста заметил сразу. Там жил повар Омид. То, что он вчера уехал, Инвия, конечно, слышал. Чего не мог понять — почему Нисан, управляющий повара, вдруг стал таким забывчивым.