Трон
Шрифт:
— Ума не приложу, куда они делись.
Старый лазутчик самодовольно усмехнулся:
— А ты думаешь, привел бы я тебя в этот капкан, не позаботившись о путях отхода?.. Ну ладно, ладно… Справа от орешника есть тропинка, по ней они и ушли. Только дурак мог бы сунуться в этот капкан, где мы сейчас с тобой оказались.
— А следы?
— Там и без нас натоптано. К тому же этот туман кого угодно с толку собьет… Пусть подальше отойдут. Скорей всего, они к дороге повернут.
— Это те же, что напали на обоз?
— Нет, этих почти вдвое больше.
На этот раз Юнана не ошибся. Немного отсидевшись, лазутчики выбрались из оврага и поехали в сторону Волчьего лога,
— Вот что, давай-ка передохнем немного, — останавливаясь, сказал Юнана.
Убар помог товарищу слезть с коня. Тяжело раненный ассириец, опустившись на влажную землю, привалился спиной к дереву, застонал.
— До Хуписне мне не доехать. Лекарь нужен. Ты сейчас отдашь мне донесение для Набу-Ли, а я тебе — донесение для Набу-Ашшура. В Тувану тебе смысла нет заезжать, и так много времени потеряли. Ну и держись там, если что, — Юнана даже улыбнулся, чтобы приободрить юношу.
— Может, все-таки проводить тебя? Выглядишь скверно, — нерешительно спросил тот.
— Нет. Я живучий. Сейчас отдышусь, и поедем…
Туман наконец рассеялся, и город был как на ладони. Юнане вдруг взгрустнулось при виде Тувану… его высоких стен, неприступных башен, налепленных друг на друга утлых жилых построек, выдолбленного в скале дворца для наместника… Великие боги, сколько же лет прошло… Двадцать?.. Или больше?.. Здесь он убил своего первого врага. Когда счет идет на десятки, лица стираются, но это он запомнил навсегда. Юнана был тогда лучником, шел в первых рядах, лез на стены… А тут он — огромный, бородатый, похожий на медведя, воин с топором… Юнана закрылся от него чьим-то чужим щитом, попавшимся под руку, и тут же несколько раз взмахнул мечом вслепую, совсем по-девчачьи. А потом замер, ожидая, что топор снова обрушится на его щит… Не обрушился… Защитник Тувану вдруг рухнул к его ногам с перерезанным горлом. И пока он содрогался всем телом, отхаркивая кровь, Юнана не мог пошевелиться.
— Не стой! Не стой! — заорал над ухом десятник…
Его первый десятник…
«А вот его имя я забыл… Или вообще никогда не помнил», — думал Юнана.
Десятник погиб там же, на стене, от вражеских стрел. Он просто рухнул лицом вниз поверх других трупов и больше не подавал признаков жизни. Потом в городе началась резня. Рядом с Юнаной сражался его земляк Абу. Вместе они ворвались в какую-то лавку, зарезали старуху, немощного старика. И здесь же наткнулись на девушку с мечом в руках. Кто бы мог подумать, что женщины могут так искусно владеть оружием! Абу пал почти сразу. Юнана стал пятиться к дверям, упал, выронил меч, едва успел увернуться от последнего удара, и тут же метнул в девушку первое, что попалось под руку, какой-то глиняный сосуд. Она увернулась, но вдруг потеряла равновесие и упала навзничь, напоровшись при этом на обломок копья… Новичка спас случай… Почему он ее запомнил? Она стала его первой женщиной. Он овладел ею, пока она умирала, а потом добил своим мечом…
Услышав, как сзади к нему крадется Убар, старый воин с усмешкой сказал:
— Я не сплю. Помоги мне подняться…
И в то же мгновение почувствовал обжигающую боль в спине. Ртом хлынула кровь. Юнана захрипел, завалился на бок, дернулся раз, другой, и через несколько секунд затих.
Убар обыскал еще теплый и такой податливый труп, нашел глиняную табличку с донесением для Набу-Ашшура. И вернулся к лошадям.
В город он не собирался. Поднялся в горы. Долго кружил в поисках нужной тропки, а когда встал на нее, ехал до тех пор, пока не увидел на своем пути старый раскидистый дуб. Здесь лазутчик спешился, засунул руку в дупло, вытащил мешочек
Царский постельничий появился в Табале на три дня раньше незадачливого караванщика, поплатившегося головой за свою жадность. Встретился с офицерами, в чьем сердце зрело недовольство, принес клятву, что Арад-бел-ит не причастен к смерти отца, сплел заговор. Слухи, выгодные исключительно Арад-бел-иту, распространились быстрее пожара. И слово «узурпатор» в отношении Ашшур-аха-иддина звучало в них все громче. Если сами боги возмутились против Син-аххе-риба, посмевшего нарушить закон престолонаследия, — что можно говорить о простых смертных? Новый царь уже собрал огромное войско и идет с ним на Табал, чтобы покарать неразумного младшего брата. Все города давно приняли сторону Арад-бел-ита. Каждого, кто признает его своим повелителем, ждет достойная награда, а тех, кто осмелится обнажить против него меч, — страшная казнь…
Когда почва готова к тому, чтобы принять семена, — все просто…
— Что в табличках? — спросил Чору.
«Во второй день шабата до захода солнца жду тебя, мой дорогой друг Набу-Ашшур, в своем дворце в Адане. Этим же днем, не дожидаясь твоего возвращения, вверенная тебе армия должна покинуть Хуписне и двигаться маршем на Каркемиш26», — прочел лазутчик.
Сообщение, предназначенное Набу-Ли, отличалось только тем, что в нем звучал приказ идти на Хальпу.
— Значит, пора... Предупреди наших людей, что настало время действовать, — приказал Чору.
Сам он после этого поспешил в Адану. В ставке Ашшур-аха-иддина к заговору примкнули Шаррукин, командир отряда колесниц, и Санхиро, командир одного из двух конных эмуку.
Хуписне запылал на рассвете. Офицеры, решившие присягнуть на верность Арад-бел-иту, вывели из казарм солдат и окружили дворец военачальника. Самый отважный из командиров (или самый дерзкий) тут же отправился к Набу-Ашшуру и предложил ему сложить оружие. Братоубийственной бойни никто не хотел. Однако через час из ворот выехала арба с телом переговорщика, над которым надругались палачи. Набу-Ашшур вырвал ему язык, за то, что он осмелился произносить крамольные речи, отрубил обе кисти, чтобы изменник больше не смог поднять меч против законного правителя, а на груди — с него сорвали одежды — острым клинком вырезал штандарт Ашшур-аха-иддина.
Армия пришла в ярость и бросилась на штурм.
Через два часа ожесточенного боя все закончилось.
Тяжело раненного Набу-Ашшура вынесли во двор, привязали к лошадям и разорвали на части.
По-другому было в Тувану. Кто-то заранее предупредил наместника Набу-Ли о настроениях в армии, и еще вечером первого шабата он сам позвал к себе своих командиров.
— Ну что, найдется среди вас смельчак, который скажет мне в лицо то, о чем все шепчутся по углам? — без обиняков спросил он.
Такой нашелся. Старый закаленный в боях воин, командир одного из кисиров, тоже родом из Хальпу. Сказал, что… Собственно все то, к чему приложил столько усилий Чору.
Набу-Ли усмехнулся в бороду.
— Ну, подумай сам. Даже если все правда и Син-аххе-риб мертв, а его старший сын объявил себя царем, о чем мы не знаем (тогда он и правда не знал), то разве успел бы он собрать огромную армию, как ты говоришь, в столь короткий срок? — он доброжелательно улыбнулся. — Вас же пока от сохи оторвешь, вы море слез прольете, а если с лежака, так вообще беда — пока проснетесь, почешетесь, пива выпьете… Кто хочет холодного пива?