Тростник под ветром
Шрифт:
Удерживать в течение длительного времени обширные оккупированные районы и растянутую на тысячи километров линию фронта было само по себе чрезвычайно трудной задачей. Эти трудности незамедлительно сказались на повседневной жизни народа; государство было истощено, и это давало себя знать на каждом шагу.. Начались перебои в снабжении, рис перестали очищать, по карточкам выдавали низкосортный темный рис, непорушенный овес. Стала ощущаться острая нехватка, типографской бумаги, нормы выдачи ее газетам и журналам сокращались; кроме того, в принудительном порядке проводилось слияние и объединение журналов. Цензурные органы заявляли, что эти мероприятия проводятся, с тем, чтобы, «уменьшив число печатных
«Синхёрон» очутился почти в безвыходном положении. В обстановке, когда все журналы Японии беззастенчиво льстили военщине, «Синхёрон» невольно привлекал внимание, выглядел крайне левым. Но позиция директора Асидзава оставалась неизменной.
С тех пор как он потерял старшего сына, его решимость сопротивляться еще больше укрепилась.
Однажды, осенним вечером, когда уже зацвели хризантемы, в дом Асидзава явился с визитом профессор Кодама. Профессор пришел, чтобы забрать домой Иоко. Говорить обиняками, сыпать комплиментами и цветистыми фразами профессор не умел. Во врачебной своей практике он тоже никогда не стремился подладиться к пациентам, зато отдавал все душевные силы их лечению.
— Жена все время твердит, что у нее сердце болит за Иоко: неужели, мол, дочке так и суждено на всю жизнь остаться вдовой,— и требует, чтобы я поговорил с вами, не согласитесь ли вы ее отпустить.
— Мы и сами уже не раз думали о том же, но не решались заговорить первыми, да нам и жаль расставаться с Иоко...— отвечала госпожа Сигэко.
Вопрос был щекотливый: госпожа Сигэко опасалась, что, если Асидзава первые затронут его, Кодама, чего доброго, подумают, будто они недовольны лечением, которое получал Тайскэ в больнице профессора.
Родители порешили, что документы Иоко будут оформлены в удобное для профессора время, что же касается ее переезда, то Иоко вернется домой, когда сама того пожелает.
Позвали Иоко. Она твердо сказала:
— Если можно, мне хотелось бы побыть здесь еще месяц-другой. Вы позволите?
— Разумеется, разумеется,— ответила госпожа Сигэко.— Что касается нас с отцом, так ты можешь жить в нашем доме сколько захочешь. Куда бы ты ни ушла, для нас ты всегда останешься женой Тайскэ.
Как только у Иоко выдавалась свободная минута, она садилась за стол в своей комнате и читала книги Тайскэ или писала дневник. После смерти мужа она внимательно приглядывалась к окружающей жизни — ей хотелось понять, что представляет собой общественный порядок, убивший Тайскэ? Иоко казалось, что она никогда не сумеет вновь обрести покой, пока полностью не уразумеет этого. Нужно было понять, уяснить себе, что происходит кругом, иначе она никогда не сумеет примириться с гибелью Тайскэ, в душе ее никогда не угаснет гнев против тех, кто так безжалостно и несправедливо отнял у нее мужа. Иоко неотступно думала только об этом.
Она читала о тысячелетних традициях Японской империи, о которых без конца твердили газеты, об особой, священной истории Японии, о сохранении нации, о неповторимой, особой морали и культуре Японии, выработанной в течение долгих веков... О государстве, которое объединяет нацию, и о долге подданных по отношению к этому государству...
Иоко казалось, что она понимает все это. Конечно, государство нужно защищать, каких бы великих жертв это ни стоило. Она сама готова была помогать стране по мере своих женских сил. И однако — какое отношение ко всем этим высоким понятиям имеет судьба Тайскэ, до полусмерти избитого только за то, что он потерял железные ножны, заболевшего из-за этих побоев и в конце концов погибшего? Какая связь между этой нелепой смертью и защитой древних традиций Японии? Этого Иоко никак
Имя Дзюдзиро Хиросэ она запомнила так крепко, как будто оно было выжжено в ее мозгу каленым железом. Ей казалось, что до самой своей смерти она не перестанет испытывать ненависть и злобу к этому человеку.
В начале декабря Иоко распрощалась с комнатой, в которой ровно год прожила вместе с Тайскэ и где все было полно воспоминаний, и вернулась в родительский дом в Мэгуро. Тоска давила ее, но сердце Иоко было полно решимости. Нужно было начинать жизнь сначала.
С Гавайских островов, из Сиднея, из Калькутты, с подпольных радиостанций Шанхая, не говоря уже о радиостанциях самих Соединенных Штатов, в небо непрерывным потоком льется антияпонское подрывное вещание. И днем и ночью, не умолкая, радиоволны сообщают о превосходстве американского вооружения, о тупике, в котором очутились стратегические планы Японии.
Слушать иностранные коротковолновые передачи имела право только секретная служба армии, на которую была возложена стратегическая пропаганда по разложению войск противника, оперативный отдел Генерального штаба, министерство иностранных дел, телеграфное агентство «Домэй Цусин» и управление радиовещания. Кроме того, стратегической пропагандой по радио занималась также радиослужба главного штаба военно-морского флота.
Рассчитывая на то, что народ не слышит иностранных радиопередач, Ставка в своих сообщениях беззастенчиво фальсифицировала события, громогласно объявляя о великих победах, якобы одержанных японскими вооруженными силами. Эти лживые, пустые сообщения пестрели в заголовках газет, занимали большую часть последних известий, ежедневно передававшихся по внутреннему вещанию.
Бои в районе Соломоновых островов, начавшиеся в августе 1942 года, продолжались целых полгода и в конце концов завершились поражением Японии, которое уже невозможно было скрывать. В ходе военных действий на,.Тихом океане наступил перелом. В начале февраля 1943 года японское радио сообщило, что в морском бою близ острова Рейнелл потоплено два линкора и три крейсера противника, а в бою у острова Санта-Исабель противник потерял два крейсера, один эсминец и десять торпедных катеров. Так говорилось в сообщении Ставки, но иностранное радио в ту же ночь разоблачило лживость японских сообщений и в свою очередь оповестило весь мир о колоссальных потерях, понесенных Японией в этих боях. Но японский народ не слышал иностранных сообщений и поэтому оставался спокоен.
Все же в Главном штабе и в информбюро военно-морского флота понимали, насколько слаба японская радиопропаганда по сравнению с иностранной. Недаром существует мнение, что в первой мировой войне поражение Германии в значительной степени объясняется исключительно умелой деятельностью английских органов пропаганды. Необходимо было резко улучшить работу отдела спецпропаганды информбюро, подвергнуть Тщательному пересмотру содержание радиопередач и добиться, чтобы о превосходстве Японии узнали в Индии и в Чунцине, в Австралии и в Южной Америке, ну и, разумеется, в самих Соединенных Штатах.
В целях укрепления работы отдела спецпропаганды руководство военно-морского флота задумало в широком масштабе привлечь гражданские кадры. Необходимо было использовать все что имелось талантливого и способного в японском народе и направить эти способности на сотрудничество в войне. И вот автор столь демократического проекта, начальник информбюро военно-морского флота капитан I ранга Хирадэ, решив привлечь к-работе наиболее способных людей, хорошо информированных в вопросах международного положения, направил международному обозревателю господину Сэцуо Киёхара письменное извещение с предложением явиться в информбюро.