Тростник под ветром
Шрифт:
— Кого вы имеете в виду? Дайте нам указания, и мы постараемся быть внимательными в этом отношении.
— Вы всё отлично понимаете и без моих указаний. У нас имеются обо всем точные сведения, а вы, руководители журнала, можете сделать, что надо, и без нашей указки.
Накамура вытащил из ящика стола папку в черном переплете и начал просматривать содержимое, быстро перелистывая страницы. Очевидно, это были материалы о людях, заподозренных в либерализме.
Директор Асидзава молча курил, не вмешиваясь в разговор и предоставив вести беседу редактору Окабэ. По его виду казалось, будто он испытывает сильнейшую скуку. Лицо сохраняло бесстрастное
— В вашем журнале,— сказал он, с ненавистью уставившись на Юхэя,— дело доходит до того, что сам директор, специально собрав всех служащих, открыто заявляет, что будет до конца отстаивать идеи либерализма, и наставляет сотрудников в таком же духе. Да и содержание журнала соответствующее. Любопытно, до каких пор вы будете гнуть эту вашу линию?
Очевидно, полиция была в курсе всех дел редакции. Асидзава только усмехнулся горькой усмешкой, поглаживая пальцами подбородок. То, что он не пытался оправдываться, еще больше взбесило начальника отдела. Не желающие подчиниться властям всегда вызывают ненависть у власть имущих.
— Да, вы пытаетесь отстаивать ваши идеи, но общество уже отвергает и эти идеи, и вас самих,— произнес он.— Да что общество, даже близкие, родные отворачиваются от вам подобных, и это вполне закономерно. Господину директору, наверное, ясно, что я имею в виду?
— Нет, не ясно.
Накамура засмеялся, сощурив глаза за стеклами очков. Потом вытащил из нижнего ящика' стола пачку писем, порылся в ней, извлек из пачки один конверт и бросил его перед Юхэем.
— Взгляните, это любопытно, уверяю вас.
Он исподлобья пристально наблюдал за выражением лица Юхэя профессиональным взглядом жандарма.
Почерк на конверте показался Юхэю знакомым. Когда, перевернув конверт, он увидал подпись Кунио, ему стало все ясно. Острая боль, как будто в грудь вонзилось копье, пронизала все его существо. В одну секунду ему вспомнился вечер накануне отъезда Кунио и их спор.
Но внешне Юхэй не утратил спокойствия. Все так же улыбаясь, он отодвинул конверт.
— Надеюсь, он сообщил что-нибудь полезное для вас?
— Вы можете прочитать.
— Благодарю вас, мне и так все понятно,— холодно ответил Юхэй.
Если такой важный государственный орган, как полиция, руководствуется в своей работе доносами, тогда эта полиция достойна презрения. Если она оставляет их без внимания, тогда достойны презрения доносчики, только и всего. Взяв шляпу и трость, директор встал.
— Разрешите поблагодарить вас за ваше предупреждение. Со своей стороны, мы постараемся хорошенько продумать все, о чем вы нам сегодня сказали, и впредь вести наш журнал так, чтобы его направление совпадало с вашими пожеланиями.
— Вот это отлично. Мы вовсе не хотели бы закрывать такой авторитетный журнал. Если вы будете следовать за общегосударственным курсом, мы окажем вам всяческое содействие. Но в нынешнем виде ваш «Синхёрон» никуда не годится, господа, решительно не годится.
Этой не допускающей возражений фразой Накамура закончил беседу. Сперва накричал, а под конец немного приободрил. «Не будете сотрудничать — уничтожим!» Своего рода угроза... Спускаясь по бесчисленным поворотам лестницы, Юхэй испытывал чувство такого невыразимого одиночества, что у него темнело в глазах. Он умел противостоять . одиночеству. Но рана, нанесенная
Отчасти он понимал, какие побуждения толкнули Кунио на этот поступок. Молодости свойственна непримиримость, опа не допускает иных понятий о правде и справедливости, нежели те, которые существуют в собственной голове. Кунио не в состоянии понять отца и тем не менее считает, что отлично во всем разбирается. Кроме того, в нем говорит обида на «бесчувственное», как ему кажется, отношение отца к его первой любви. Как он, в сущности, малодушен! Сам не отдавая себе отчета в этом своем малодушии, он, наверное, воображает, что действовал во имя справедливости, на благо родины!..
Но как бы то ни было, до вчерашнего дня Кунио хоть и спорил с отцом, но все-таки еще оставался близким, родным, неотъемлемым членом семьи. Сегодня Юхэю стало ясно, что сын уже вышел из-под опеки отца и стал независимым человеком, способным враждебно противостоять ему. Юхэй переживал нечто сходное с чувством, которое испытывает человек, если его укусит выкормленная им собака,— удивленный, он впервые замечает тогда, что его власть, оказывается, не беспредельна... Кунио уже не признает авторитета отца—он убежденный сторонник милитаризма. Влияние общества оказалось сильнее, чем влияние семьи.
Юхэй почувствовал, как чужд и далек он всему, что составляло сегодняшний день Японии. Сингапур пал, остров Ява был оккупирован. Если война завершится победой Японии, Юхэй Асидзава никогда больше не сможет активно участвовать в жизни. Мир все больше склоняется вправо, с каждым днем усиливается реакция... Что, если в конце концов жизнь совершит круг и вместо движения, по пути прогресса общество начнет двигаться вспять? Что, если на смену эпохе культуры вновь наступит Эпоха варварства?
– Выйдя на улицу, Юхэй быстро распрощался с Кумао Окабэ и один зашагал по направлению к Тора-но-мон. Неподалеку от Тора-но-мон находилось «Бюро изучения дипломатических проблем» — скромная маленькая контора, созданная по инициативе нескольких друзей Юхэя во главе с Сэцуо Киёхара. Юхэю хотелось повидать Сэцуо и поговорить с ним. Он уже не сможет теперь помещать статьи Сэцуо в своем журнале. Это со всей очевидностью вытекало из бесед в полиции. «Нужно предупредить его, чтобы он был осторожен»,— думал Юхэй. Теплое весеннее солнце заливало улицу ярким светом. Озаренный лучами солнца, Юхэй шел по улице, чувствуя себя таким одиноким, как будто находился в безлюдной пустыне.
Все-таки он ощущал, что имеет силы противостоять этому одиночеству. Эту силу рождало в нем сознание собственной правоты. Нет, он не пораженец, не антипатриот! Он - не хотел войны, не одобрял ее, но, раз уж война началась, он тоже считает, что не остается ничего другого, как добиваться победы. Но победа невозможна, пока существуют произвол и диктаторское высокомерие; разложение и полная моральная деградация, насквозь пропитавшая высшие круги военного руководства. В конце концов не так уж важно, как идут дела на фронте. Посмотрите, что творится внутри страны, здесь, в Японии! Военная промышленность стала источником обогащения, рынком . для темных сделок, налоги достигли предела жестокости, жизнь народа с каждым днем становится все тяжелее, а военщина при этом упивается победными маршами, полностью игнорирует интересы народа; Каким же еще оружием можно бороться с такими порядками, если не с помощью свободного слова немногих, еще сохранивших свободу мышления людей?