Тростник под ветром

Исикава Тацудзо

Он говорил гораздо грубее, чем обычно. Он сам втайне хотел найти себе оправдание, рассказывая ей о несправедливости и упрямстве отца. Внезапно он схватил Юмико за руку и притянул к себе.

Почти инстинктивно Юмико заняла оборонительную позицию. Обеими руками она уперлась в грудь Кунио, с каждым мгновеньем все ближе придвигавшегося к ней, и, изогнувшись, выскользнула из его объятий. Кунио удалось удержать только гибкую руку девушки.

— Послушай, ведь я вижу тебя сегодня в последний раз... Когда мы теперь встретимся — неизвестно... Ведь меня, может быть, убьют!..

Эти слова, похожие на угрозу, тем не менее не произвели впечатления на Юмико. До ее сознания доходили не столько

его слова, сколько ощущение его непосредственной близости. Она инстинктивно думала о том, какое движение сделает в следующую минуту Кунио, где очутится он и она сама и как ей тогда защищаться. В ней говорил инстинкт женщины, стремящейся по возможности отсрочить опасность.

— Неправда! Тебя не убьют! — дрожа, прошептала она, отвернувшись и не глядя на Кунио.— Не убьют, слышишь? Я буду тебя ждать! Обязательно буду ждать!

— Смотри же, ты обещаешь?

— Да, да! Обещаю тебе!

Рука, которую сжимал Кунио, уцепилась за его руку,— Юмико, совсем по-детски,-искала мизинцем его мизинец. Найдя его, она крепко сжала мизинец Кунио своим согнутым пальчиком. В это робкое прикосновение Юмико вложила все свое юное чувство. Стиснув мизинец девушки так сильно, что он едва не сломался, Кунио, задыхаясь, проговорил:

— Вчера я окончательно рассорился с отцом. Из-за тебя... Отец говорит, что не позволит нам обручиться, пока я не вернусь с войны. Но ведь это абсурд! Мне не нужны все эти формальности — помолвки, свадьбы и вся эта ерунда... Если только ты решилась, я уеду спокойным. Но ты должна дать мне ответ, ты должна доказать, что действительно меня любишь. Я больше не полагаюсь на родителей. Я сам добьюсь всего в жизни. Я сам отвечаю за свои поступки, Юмико-сан...

Волновавшие его чувства изливались в страстных словах, а слова, в свою очередь, еще больше распаляли страсть. Он снова притянул к себе Юмико и, сжав ее руки, крепко обхватил за плечи. Юмико, с закрытыми глазами, по дыша, изо всех сил пыталась вырваться из его объятий, по с каждым ее движением руки Кунио все крепче сжимали ее плечи. Почувствовав на своих губах поцелуй Кушю, девушка на мгновенье окаменела, словно пронзенная этим прикосновением, но в следующую минуту с неожиданной, удивившей Кунио силой вырвалась из его объятий и отбежала к роялю.

Кунио медленно последовал за ней. У него было такое чувство, словно он пробудился от сна; виноватым жестом он дотронулся до плеча девушки. Плечи у нее дрожали,— кажется, Юмико плакала. Однако она взяла его руку и крепко сжала — значит, она не сердилась.

— Ты обещаешь ждать меня, да? Скажи!

Головка, повязанная черной лептой, энергично кивнула вместо ответа.

— Спасибо! — нагнувшись к самому уху девушки, прошептал Кунио.

Обещание было дано. Втайне от отца, втайне от матери они заключили нерушимый союз, о котором знали только они, двое влюбленных. Не задумываясь над тем, какое значение будет иметь для них в будущем эта клятва, даже не помышляя ни о чем подобном, Кунио был взволнован тем, что сейчас свершилось. Он провел рукой по груди — во внутреннем кармане куртки лежало увесистое письмо. Это было то письмо, которое он всю ночь напролет писал накануне,— тайный донос в полицию, на антивоенные, либеральные убеждения отца.

Солнце клонилось к закату. Госпожа Сакико готовила ужин, когда в кухню, стуча каблуками, вбежала Юмико, на ходу надевая пальто.

— Мама, я выйду ненадолго с Кунио-сан! —сказала она.

— Куда это?

— Да никуда особенно. Послезавтра он уезжает в армию, я хочу его проводить немного.

— А я думала, он поужинает с нами. Ужин будет сейчас готов. Побудьте дома. Куда вам ходить?

— Но, мама, говорю тебе, он уходит...

Мать, обтерев пахнувшие луком руки,

пошла в комнаты попрощаться с Кунио. Как ни говори, это был дорогой гость: сейчас, конечно, ни о какой помолвке речи быть не могло, но когда кончится война и Кунио посчастливится уцелеть, ей с отцом, возможно, еще придется вернуться к этому вопросу. Как хозяйка дома, как мать Юмико, она хотела бы предложить ему поужинать со всеми вместе; этого, наконец, требовала вежливость по отношению к семье Асидзава. Кроме того, какой-то тайный голос подсказывал матери, что так было бы безопаснее. Госпоже Сакико не хотелось отпускать дочь па улицу одну с Кунио. Но Кунио уже стоял в прихожей, обутый, в своей студенческой фуражке. Госпоже Сакико пришлось отказаться от своих планов и ограничиться обычными фразами, какими положено напутствовать уезжающего.

Выйдя на улицу, .Кунио оглянулся. В палате, где помещались Тайскэ и Иоко, горел свет. Кругом стелился вечерний туман. Юмико шла рядом с Кунио. Щеки у нее горели, ей казалось, будто она еще чувствует на своих губах поцелуй Кунио. Они обменялись одним-единственным коротким поцелуем — первым в ее жизни, но Юмико казалось, что только теперь она поняла, какое удивительное, неожиданно огромное место в ее жизни может занять мужчина. И она подумала, что отныне вся ее жизнь будет, наверное, связана с этим юношей.

Кунио шел медленно, засунув руки в карманы палы о.

Юмико молча шагала рядом. Она не чувствовала страха. Какая-то смутная грусть, охватившая ее, вызывалась, быть может, неясным предчувствием больших перемен, ожидающих ее в будущем. Она с удивлением прислушивалась к тому, что происходило в ее, душе. Она как будто перестала быть самой собой. Ее сердце, которое всегда повиновалось ей, помимо ее воли тянулось к этому мужчине и уже больше не слушалось ее приказаний. Все окружающее как будто подернулось каким-то туманом. Опа не могла постичь, как это вышло, что Кунио занял такое большое место в ее душе,— ведь он был совсем посторонний, не брат, даже не родственник... Он полностью завладел ее сердцем. Мимолетное прикосновение его губ, короткий, первый в жизни Юмико поцелуй зажег огонь в груди девушки.

У станции электрички в Мэгуро Юмико остановилась. Куино поднял голову и, глядя на усыпанное звездами небо, прошептал:

— Пройдем еще немного...

Он сказал это тихо, по твердо, тоном категорического, неумолимого приказа. Юмико молча последовала за ним. Она инстинктивно чувствовала, что мужчина имеет право повелевать... Он приказывает, она подчиняется — таково их естественное положение в жизни.

Оба молча шли по темной дороге вдоль линии электрички. Кунио все еще не пришел в себя. Послезавтра он уезжает в армию. Но раньше, чем он уедет, он хочет испытать нечто большое, решительное, глубокое, нечто более ощутимое, чем все, что он знал до сих пор. Его преследовала неотвязная мысль, что в противном случае его будет вечно терзать сожаление. Он хотел физически утвердить свою любовь, сделать се реальной и ощутимой с помощью неоспоримого, неустранимого факта. Без этого, казалось ему, он не сможет найти покоя.

Они шли уже больше часа по темной дороге. Дул холодный ветер, но у обоих на лбу выступила испарина. Время от времени Кунио взволнованно говорил Юмико о своих мыслях и чувствах:

— Я хочу, чтобы ты была сильной. За то время, что меня не будет, многое может случиться... Но мы никогда не нарушим клятву, которой мы обменялись, правда?

Юмико молча кивала в ответ.

— Мы любим друг друга, и больше нам никого не надо. Я пошел даже против отца. Но это ничего, так даже лучше... Ведь паша любовь касается только нас двоих. Фронта я не боюсь; если я смогу верить, что ты меня ждешь,— все равно я и там буду счастлив.