Тростник под ветром

Исикава Тацудзо

Киёхара уклонился от решительного ответа, заявив, что должен подумать, но капитан Хирадэ настоятельно просил его решить вопрос поскорее. Все-таки Киёхара удалось распрощаться, так и не назначив определенного срока. Впрочем, в душе он уже принял решение. Однако в этом его согласии работать на армию было что-то не совсем ясное для него самого, и он испытывал потребность хорошенько поразмыслить в одиночестве над предложением капитана Хирадэ.

Ему было запрещено печататься почти во всех' газетах и журналах. Запрещение исходило от полицейского управления и от информбюро военного министерства; Международный обозреватель, он потерял право заниматься своей профессией. Правда, он продолжал по привычке собирать разного рода информацию; но делал

это совершенно бесцельно.

Если же благодаря предложению капитана Хирадэ он сможет сотрудничать непосредственно в области пропаганды, то это будет означать для него новый, качественный скачок — из теоретика он превратится в практического деятеля.

«Эта война — рискованная затея. В ближайшее время надо ожидать кризиса,— думал Сэцуо Киёхара — США, по всем данным, уже оправились от глубокой раны, нанесенной в Перл-Харборе. Производство вооружения на территории США растет поразительными темпами. Японии угрожает опасность».

Патриотизм Сэцуо Киёхара отличался и от патриотизма военных, и от слепого, как он считал, патриотизма толпы. Если он сможет выразить хоть часть своих мыслей, столь отличных от официальной идеологии, то разве это не самое великое дело, на которое он способен? Японская пропаганда для заграницы, внутреннее радиовещание—все нуждается в коренном преобразовании. Необходимо вернуть сообщениям Ставки их прежний авторитет. «Капитан Хирадэ производит впечатление разумного человека, очевидно с ним можно будет сработаться...» — рассуждал Киёхара. Если только Хирадэ окажет ему поддержку, он сумеет многое сделать... Увы, он жестоко заблуждался. Отличный специалист в области международной политики, он очень плохо представлял себе сложную структуру армейского аппарата, рутину и косность военных учреждений. Рисуя в мечтах идеальную, эффективную службу пропаганды, он был взволнован игрой собственного воображения. Киёхара хотелось, чтобы «комментатор японского радио Сэцуо Киёхара» завоевал репутацию талантливого комментатора и получил широкую известность не только в Японии, но и за ее пределами. Это ему под силу, считал он. Иллюзия, которую часто питают непрактичные и благодушные от природы люди...

В очередной понедельник Сэцуо Киёхара, как обычно, встретился за обедом с Юхэем Асидзава. Они сидели в подвальном ресторане в здании Страхового общества в квартале Маруноути. Асидзава, привыкший в последнее время видеть Киёхара мрачным и удрученным, с удивлением заметил на этот раз, что его старый друг находится в приподнятом настроении.

— Слушай, я сообщу тебе кое-что интересное... С завтрашнего дня я — старший консультант информбюро военногморского флота! Здорово? Это я-то, который не сегодня-завтра мог угодить в лапы к жандармам! И вдруг — пожалуйте, поворот на сто восемьдесят градусов, я становлюсь доверенным лицом у господ морских офицеров. Ей-богу, ирония судьбы, да и только!

Юхэй тоже невольно улыбнулся и, не скрывая интереса, придвинулся поближе.

— Действительно чудеса! Тут, вероятно, какое-нибудь недоразумение. Или, может быть, капитану Хирадэ вздумалось сыграть с тобой шутку?

— Нисколько! Это совершенно серьезно. Потому я и говорю,' что получилось забавно... Капитан Хирадэ хочет поручить мне радиопропаганду на коротких волнах для Америки. Что ж, пожалуй я с этим справлюсь. А главное, в эту работу ни жандармы, пи тайная полиция нос совать не посмеют! — Киёхара весело рассмеялся. Впервые за долгое время он находился в отличном расположении духа.

За обедом он непрерывно говорил с почти юношеским задором, а Юхэй выполнял роль слушателя.

— Японская пропаганда находится в самом плачевном состоянии. Больше того, она приносит один лишь вред. Все нужно переделать до основания... В последнее время сообщения Ставки потеряли всякий авторитет в народе. Недаром люди говорят, что число американских линкоров, которые Ставка объявила потопленными или выведенными из строя, больше, чем их было к началу войны. И при этом Ставка требует, чтобы этим сообщениям

верили! Поистине, приходится удивляться людскому терпению! Знаешь, в последнее время я пришел к выводу, что японцы -самый несчастный народ на свете. Слушать иностранные коротковолновые передачи ему не разрешается, высказывать свои мысли вслух запрещено... Знать не дают, говорить не дают, сомневаться — строжайше запрещено, критиковать тоже нельзя. Стоит рассказать какую-нибудь новость—тебя немедленно обвинят в распространении злонамеренных слухов, а тех, кто, сознавая свое бессилие, впал в состояние тупой апатии, упрекают в том, что они «не сотрудничают»... А когда у человека наконец лопается терпение и он пытается что-нибудь потребовать от властей, тогда его именуют «либералом». Ну, а если он отваживается на протест, тогда уж его определенно запишут в «левые»!.. Правительство и военные руководители требуют от народа слепой веры. «Верьте, верьте, только верующие спасутся...» Настоящая проповедь Армии Спасения!..— Киёхара засмеялся.— В китайских деревнях часто можно видеть, как осел с завязанными глазами вертит каменный жернов. На глазах у него повязка, ходит он день-деньской по кругу и обмолачивает рис. В наше время народ Японии напоминает мне осла, которому завязали глаза...

—- Постой, постой,— вставил Юхэй.— Уж не собираешься ли ты снять эту повязку?

— Отчего же? Собираюсь.

— Ну, друг, у тебя слишком смелые планы. С такими настроениями тебе долго на работе не продержаться. А не удержишься на работе — тогда и вовсе ничего не сумеешь добиться.

— Гм... Это непохоже на тебя — такие советы..*

— Нет, просто я считаю, что болезнь, которой больна Япония, гораздо серьезнее. Поэтому у меня нет таких иллюзий, как у тебя. Ты теоретик, а я практик, теоретики всегда мыслят более идеалистически, а мы, практики,— скептики. Я убежден, что снять повязку с глаз народа Японии теперь уже невозможно.

— Но если парод не прозреет, что же тогда?

— В конечном итоге неизбежно наступит чудовищный крах. , .

— Ты хочешь сказать, что мы проиграем войну.?

— Думаю, что да. .

— Именно поэтому,— сказал Киёхара, бросив вилку,— пока этот крах не наступил, пока война еще не проиграна окончательно, я хочу сделать все, что в моих силах, чтобы предотвратить катастрофу. Я..< не могу смириться с мыслью, что все пропало, и пассивно наблюдать за событиями со стороны, как это делаешь ты. Впрочем, ведь и ты ради тех же целей отдаешь все свои силы, чтобы как-нибудь сохранить «Синхёрон». Другой миссии у твоего журнала нет!

На.следующий день Сэцуо Киёхара приступил к исполнению своих обязанностей старшего консультанта информбюро военно-морского флота. Приказ о его назначении должен был последовать не раньше чем через два месяца, но капитан Хирадэ просил Киёхара приступить к работе немедленно, так как дела не терпели отлагательства.

Ему отвели стол в небольшой комнате, именовавшейся «специальным отделом информбюро». Вместе с Киёхара в комнате находились еще трое сотрудников энергичный молодой человек, незадолго перед войной вернувшийся из Америки, худощавый, нервозного вида мужчина, до войны служивший в министерстве иностранных дел, и художник-карикатурист. Вся служба стратегической пропаганды военно-морского флота целиком и полностью осуществлялась всего-навсего этой троицей.

В углу комнаты стоял радиоприемник, работавший на коротких волнах, и стоило повернуть рукоятку, как в определенные часы раздавался голос диктора из Лос-Анжелеса или из Чунцина. На стене висела огромная стратегическая карта Тихого океана. На другой стене были развешаны причудливые рисунки-карикатуры.

— Что это такое? —спросил Киёхара.

Художник, смуглый, слегка заикавшийся, маленький человек, усмехнувшись, пояснил:

— Выспрашиваете об этих рисунках? Такие рисунки разбрасываются с самолетов на фронте в Гуадалканале, в Новой Гвинее. Как бы это вам разъяснить... Одним словом, эти рисунки должны пробудить в солдатах противника тоску по родине...