Тростник под ветром
Шрифт:
— Сейчас об этом говорить уже бесполезно.
— Но почему?
— Ведь вам известно, наверное, что за личность премьер. Это человек, для которого видимость, форма важнее всего. Сейчас он носится с идеей предоставления «независимости» Филиппинам, Яве и Бирме и больше всего занят подготовкой конференции «государств Великой Восточной Азии». Он верит, что таким путем в Азии воцарятся мир и спокойствие. Кроме того, не так-то просто добровольно отказаться от завоеванных территорий. Это нелегко не только для Тодзё, но и для всякого другого на его месте. А главное, нынешние руководители армии не согласятся на это.
— Я понимаю.
— Невозможно.
Сэцуо Киёхара стиснул зубы и застонал. Внезапно он нагнулся к самому уху Сигэмицу и прошептал:
— А что, если попытаться воздействовать на императора?
Сигэмицу улыбнулся и медленно покачал головой. Улыбка у него была печальная, безнадежная.
Поездка в автомобиле от министерства иностранных дел до резиденции премьер-министра заняла не больше 310
трех минут. Выходя из машины у ворот виллы, Киёхара сказал:
— И все-таки подумайте о том, что я сейчас вам сказал... Вы единственный человек, на которого еще можно рассчитывать. На днях я зайду к вам еще раз...
Министр иностранных дел молча кивнул... Машина скрылась за воротами виллы, и Киёхара остался один на широком, почти безлюдном проспекте Нагата. Перед ним белой каменной глыбой высился на фоне хмурого неба купол парламента, венчавший зал заседаний, тот самый зал, где в недалеком прошлом несколько сот депутатов продали милитаристам независимость и свободу страны.
Было уже довольно поздно, но Киёхара совсем забыл, что с утра ничего не ел. Он медленно побрел прочь от виллы премьера. По дороге домой он решил заглянуть в квартал Маруноути, в редакцию журнала «Синхёрон».
Лифт не работал. Поднимаясь на шестой этаж по бесконечным маршам лестниц, Сэцуо Киёхара думал о том, как обнищала страна. Нищета сквозит во всем, она бросается в глаза на каждом шагу.
Не раздеваясь, он прошел мимо вешалки и толкнул дверь, ведущую в кабинет директора. В этой комнате, обычно спокойной и тихой, сегодня собрались все руководящие работники журнала. Директор сидел за столом, напротив него, в кресле для посетителей, расположился Кумао Окабэ, остальные, скрестив на груди руки, стояли кто где — у стен, посреди комнаты, у окна.
— О, я вижу, у вас сегодня какое-то заседание...
— А, здравствуй! — приветствовал шурина Юхэй Асидзава.—У нас неприятность...
Час назад в редакцию позвонила жена журналиста Кондо и сообщила, что сегодня утром за Кондо явились на дом трое полицейских, арестовали его и увезли в полицейское управление Иокогамы. Военные власти и без того косо смотрели на «Синхёрон», и директор не случайно тревожился, что арест Кондо повлечет за собой новые осложнения.
Журналист Кондо отнюдь не отличался какими-либо «особо левыми» настроениями и никак не мог считаться заметной фигурой среди либералов. В свое время, будучи студентом, он однажды участвовал в студенческой забастовке и несколько суток просидел в полицейском участке. Вот и все «криминальные» факту его биографии.
Но Кумао Окабэ встревожил этот арест. Хироити Кавада из Института мировой экономики арестовали по приказу полицейского управления Иокогамы, Ясухико Мацуда и Иосио Такахама тоже увезли в Иокогаму, Таро Хирабаяси и Тамио Нисидзава из концерна «Мантэцу» тоже были арестованы по предписанию иокогамской
— Похоже на то, что иокогамская полиция намерена состряпать крупное дело...— сказал Окабэ.— Я, конечно, не совсем понимаю, в чем причина этих арестов, но, насколько мы в состоянии судить, среди арестованных нет ни одного настоящего коммуниста. Спрашивается, в чем же могут их обвинять? Ясно, что если не в принадлежности к коммунистической партии, то, значит, в выступлениях против войны. Я слыхал, что сотрудники издательства «Кайдзо» пытались навести справки в главном управлении полиции, но, говорят, ничего не добились.
— Что они опять затевают? — вздохнул Сэцуо Киёхара.
Что замышляют, что намереваются преподнести народу правящие классы Японии — этого он не в состоянии был уразуметь. Ужасный режим! Стоит сказать лишь слово — и тебя ждет арест, стоит написать что-нибудь — немедленно угодишь за решетку. Да что писать! Все отнято — свобода передвижения, неприкосновенность жилища, свобода в выборе профессии, свобода выборов. Мобилизация в армию или на трудовую повинность неотвратимой угрозой нависла над каждым мужчиной, женщины терзаются одиночеством и мучительной заботой — как прокормить семью. А будущее не сулит ничего светлого. Виной всему — правящие классы Японии. Это они подорвали жизненную основу народа. Но они по-прежнему не унимаются и продолжают призывать: «Все для войны!..»
Вскоре сотрудники вышли; в кабинете остались только Юхэй и Сэцуо, оба растерянные и удрученные.
Некоторое время они молчали, каждый был погружен в свои мысли.
В Токио только что закончилась конференция государств так называемой Великой Восточной Азии. Премьер Тодзё был на верху блаженства. После конференции начались различные церемонии и торжества, высочайшие аудиенции, выступления по радио. Казалось, Япония и впрямь сделалась столпом освобождения Восточной Азии.
Другая же, оборотная сторона медали была такова: американские войска высадились на островах архипелага Гилберта; гарнизоны этих островов вели жестокие, неравные бои с противником. Оборонительные бои на острове Бугенвиль приняли безнадежный характер. Угроза нависла над Рабаулом.
Немецкие войска уходили из городов Италии, на Восточном фронте терпели поражение за поражением. Берлин почти ежедневно подвергался воздушным налетам. Боевая мощь держав «оси» была исчерпана до предела, войска Объединенных Наций добились перевеса на всех фронтах. Уже отчетливо виднелся конец войны. Но главари японского правительства и информационные службы армии пытались закрыть глаза на неотвратимо надвигающуюся развязку.
Конференция государств Великой Восточной Азии была не более чем пустым политическим актом, своего рода вращением на холостом ходу. И пропаганда Общества помощи трону, и полицейские репрессии, и правительственные указы об «упорядочении предприятий», о трудовой повинности — все это было так же бесплодно. Вся жизнь Японии вращалась на холостом ходу... И Сэцуо Киёхара невольно подумал, что его собственные усилия в эти последние дни были такими же пустыми, бесполезными, как и все, что совершалось в политической жизни Японии. Когда государство катится к гибели, не во власти одиночки предотвратить эту гибель.