Трудное время
Шрифт:
– Нет; это я вспомнил, - усаживаясь на диван и улыбаясь, продолжал гость, - мать у меня была женщина чадолюбивая и аккуратная, скопидомка была; так вот она, бывало, как только родится у ней дочь, сейчас же и начинает ей приданое копить, и для каждой дочери особый короб предназначался. Ну, и все это идет ничего. Только как, бывало, которая-нибудь из них заспорит, видит мать, что дело плохо, не переспоришь, - "Постой же, говорит, сука, вот ты у меня без приданого насидишься!" сейчас возьмет и все тряпье из короба непокорной
После этого рассказа и гость, и хозяин помолчали.
– А все-таки, брат, что ты там ни толкуй, а без этого нельзя, - наконец заговорил Щетинин.
– Без чего нельзя?
– Да без того, чтобы не копить.
– Ну, это кому как. Одному нельзя не копить, а другому нельзя не пропить. Это, брат,
дело полюбовное.
– Да нет; постой!
– перебил его Щетинин.
– Совсем ты не то говоришь. Понимаю я, понимаю; да только вовсе я не такой человек, как ты думаешь.
– Какой же ты человек? Ну, рассказывай!
– А вот я какой человек... Я человек... Да нет, я не могу о себе говорить. Черт знает, я как-то не умею.
Щетинин опять заходил из угла в угол с озабоченным лицом и ерошил себе волосы; наконец остановился, оперся руками на стол и сказал:
– Вот чтo я делал с тех пор, как не видался с тобой, это я могу рассказать.
– Ну, все равно. Это даже лучше будет.
– Да впрочем, ведь я тебе писал сначала.
– Что ты писал? Ты черт знает, что писал: воззвания какие-то; все меня призывал... Исполнять долг честного гражданина... Об алтаре там... Я это сейчас же в печку. Черт возьми, думаю себе, попадешься еще. Бог с ним!.. Опасный человек!
Щетинин хохотал, валяясь по дивану.
– Ах, чучело! Что он городит? Ну, да, хорошо, хорошо. Слушай же, я все сначала расскажу.
– И об алтаре опять будет?
– Нет, нет, не будет. Факты! Одни голые факты!
– Ну, вот это я люблю. Начинай! Ах, нет, постой! Еще один вопрос: чай-то будет? Не в рассказе, а вот здесь, на столе? Я, брат, еще не пил сегодня. Ведь это тоже факт неоспоримый.
– Как же, будет; непременно будет.
– То-то же. Ну, теперь трогай!
– Да; так вот, - откашлявшись, начал Щетинин, - тогда мать у меня умерла. Ты помнишь ведь?
– Как же, как же. Почтенная была дама. Помню, как же.
– Ну, так вот после ее смерти я приехал сюда и женился. Женщина эта... Да, впрочем, сам увидишь, какая это женщина. Я тебе одно только могу сказать, что, если бы не она, я, кажется, году бы не вынес той каторжной жизни, которую я вел здесь вначале, когда, знаешь, все это еще внове было, ни к чему приступиться не умеешь; а тут волнуется это все кругом, ничего слушать не хотят: ты им и то и другое, - ничего! Потом совсем было уж дело сладилось, уставную грамоту 11 писать, -
– Ну, да; это более или менее известная история, - заметил гость.
– Как же ты с своими-то кончил?
– Как кончил?
– Подарил.
– Всё?
– Всю землю, которой они владели.
– Что и требовалось доказать?
– Нет; доказать-то требовалось не это. Оно вышло-то совсем не то, чего я хотел.
– Что ж, ты не хотел дарить? Тебя принудили, что ли?
– Да нет же! Я ехал сюда с тем, чтобы отдать им все даром, и как приехал, сейчас же предложил им.
– Ну, и что же?
– не берут?
– Не берут.
– Молодцы! Вот я за это люблю русский народ: по-латыни не знает, а dona ferentes 12 боится.
– Вот поди ж ты!
– Чего тут - "Поди ж ты?" понятное дело, что если человек что-нибудь даром дает, - не бери, надует.
– Да ты выслушай, чего мне это стоило. Сколько я ночей не спал, неприятностей, врагов сколько нажил между соседями!
– Еще бы. Разумеется. Пример!
– Пример. Ну вот. Главное, они на это и взъелись.
– Само собой. Гибельный пример.
– Тут, брат, такие мерзости пошли. Один чуть было на дуэль меня не вызвал. Сплетни, крик по всему уезду...
– Ну, это напрасно. Нет, я бы с тобой лучше поступил. Я бы просто подбил твоих крестьян, чтобы они шепнули кому-нибудь.
– Было, любезный друг, все было.
– Ну вот; это последовательно по крайней мере. Далее что?
– Да что далее? Все кончилось благополучно. Мировой посредник тут... (отличный, брат, человек) вошел в мое положение, объяснил им это все, растолковал и свел меня, наконец, с крестьянами.
– А-а. Свел-таки?
– Да, свел. Нет, какова штука-то, заметь! мужики только через три года взяли то, что я им предлагал. Теперь, спрашивается, сколько они потеряли во все это время!
– Да; должно быть, много. Ну, а воинские чины тут не убеждали их принять твой подарок?
– Нет; слава богу, обошлось без этого.
– Значит, одному посреднику поверили?
– И я тут тоже толковал, говорил им: ребята, говорю, вы своей выгоды не понимаете.
– Да, уж это худо, когда человек сам своей выгоды не понимает. Ну, таким манером, стало быть, ты свершил в пределе земном все земное?
– Какое? Нет, брат, это еще только начало.
– А еще-то что же?
– А тут-то вот и начинается настоящее дело.
– Уголовное?
– Социальное, любезный друг, социальное.
– Да-да. Вот оно что!
– сказал гость и внимательно посмотрел на Щетинина.
– Теперь понятно, почему они доносили на тебя; теперь только я начинаю понимать, что ты мне тогда писал в Петербург. Да. Ну, так как же социальная-то пропаганда?
– Все ты вздор городишь, ничего ты не понимаешь, - полушутя, полусерьезно ответил Щетинин.