Трудное время
Шрифт:
– Ну, вздавай, - говорит писарю лавочник.
– Нет, я говорю, - подбирая карты, говорит лавочник.
– Да.
– Я говорю, эти мужичонки подлыи... Типериче, как вы полагаете, сколько у меня за ними денег пропадает? Сейчас провалиться. Пас. Я за него подушные 2 заплатил.
– Дела, - с орехом во рту, произносит письмоводитель.
– Вот по этой причине они мне все и подвержены. Ходи!
– Ну вас совсем! Прощайте!
– говорит письмоводитель.
– До приятного свидания.
Вернувшись с базара, гость и
– Кто это?
– спросил гость у лакея.
– Барыня.
– Гм.
Гость подошел к крыльцу. Женщина, стоявшая в дверях, несколько растерялась, но сейчас же переломила себя и еще внимательнее припала к мужичьему пальцу.
– Погоди, вот я тебе спуску дам, - сказала она и вдруг вскинула глазами на гостя: он стоял прямо против нее и пристально смотрел ей в лицо. Он поклонился, она тихо сказала: "Здравствуйте" и уже совершенно твердо продолжала говорить с мужиком:
– Да нет ли у тебя занозы?
– Кто ее знает. Нет, мотри, вряд.
– Так ты приложи вот это на тряпочку, а дня через два опять приходи сюда!
– Сюда опять притить - понаведаться?
– Да, да, сюда опять приди!
– Ладно, приду.
– А у тебя что?
На пороге стоял мужик на вид толстый, но бледный, и тяжело дышал.
– Чем ты нездоров?
– Я, матушка, всем нездоров, хвораю давно.
– Что же ты чувствуешь? Знобит, что ли, тебя?
– Нету; знобу такова нету; ну и поту настоящего в себе не вижу.
– А ешь хорошо?
– Какo хорошо! В неделю вот эдакой чашечки кашицы известь не могу. Брюхо-то у меня - ишь ты!
– опухло. Хошь вшей на нем бить, так в ту же пору.
Гость взглянул на хозяйку: на лице у ней чуть-чуть передернуло один мускул, и опять все стало покойно, только она сейчас же торопливо спросила:
– Простудился ты, должно быть?
– Не знаю, родима, простудился ли, нет ли. Нет, так, должно, эта хворь пристала, с ветру. Утром встал, оглядел в себе ноги: настоящие колоды, опухли. И зачало меня дуть, зачало дуть, пуще да пуще...
– Оглядел в себе ноги...
– вполголоса повторил гость.
– До этих пор он не знал, что у него ноги есть.
Хозяйка взглянула на гостя, сначала серьезно, потом как-то нерешительно улыбнулась и опять сделала серьезное лицо.
Гость постоял еще немного и пошел в дом. Он застал Щетинина в кабинете с газетою у окна.
– Я к тебе заходил, - сказал Щетинин, - Да мне сказали, что ты ушел куда-то.
– Да, я гулять ходил, - сказал гость, садясь на диван.
– Ты рано встаешь?
– Часов в пять сегодня встал, проехался по хозяйству.
– Так ты не на шутку хозяйничаешь?
– Какие тут шутки! Нельзя, брат, нельзя.
– Да, -
– Все строить. Поэтому он так и называется, бобр-строитель, castor fiber. И теперь куда хочешь ты его посади, хоть на колокольню, дай ему хворостку, он сейчас начнет плотину строить. Вот он может о себе сказать, что ему без этого уж никак нельзя.
– Ну, да. Да что с тобой говорить: у тебя все смех. Пойдем-ка, брат, лучше чай пить. Вон и хозяйка пришла.
В столовой зашуршало женское платье и загремели чашки. Гость и хозяин вошли в столовую.
– Вот, рекомендую тебе, - сказал Щетинин жене, - друг и гонитель мой Яков Васильич Рязанов. Позвольте вас познакомить.
Хозяйка остановилась на минуту с чайником в одной руке и протянула гостю другую.
– Да уж мы виделись, - сказала она мужу.
– Когда?
– Я сейчас застал Марью Николавну, - сказал гость, - там на крыльце недугующих исцеляла.
Марья Николавна слегка улыбнулась, но вслед за этим наморщила брови и сейчас же привела лицо свое в порядок.
– А вам это смешно?
– спросила она, наливая чай, и понемногу начала краснеть.
– Нет, не смешно.
– Скажи пожалуйста, - спросил Щетинин, положив руки на стол.
– Что это у вас в Петербурге все так, что вы не можете ни о чем серьезно говорить?
– Нет, не все, - совершенно серьезно сказал Рязанов и стал размешивать чай.
Помолчав немного, он как будто про себя повторил:
– Не все, - и, рассматривая что-то в стакане, продолжал: - Нет, есть и такие, которые обо
всем серьезно говорят. И даже таких гораздо больше. Я как-то одного встретил на улице, - я в баню шел, - "пора, говорит, нам серьезно приняться за дело". Я говорю: "Да, говорю, пора, действительно, говорю, пора. До свиданья".
– "Куда же вы?" - говорит. "А в баню, говорю, омыться".
– "Да, говорит, у вас все шутки. Я серьезно..." Ну, что же делать?
– Вдруг спросил Рязанов, поднимая голову.
– Ведь я тоже серьезно ему отвечал, а он говорит: шутки.
– Что ты рассказываешь...
– начал было Щетинин, но Рязанов продолжал:
– Нет, ведь это глядя по человеку. Один и серьезно говорит, а все кажется, что он это так, шутит; а вон Суворов пел петухом, однако все понимали, что он в это время какую-нибудь серьезную каверзу подстроивает.
Марья Николавна пристально смотрела на гостя из-за самовара.
– Нет, в самом деле, - заговорил Щетинин, - я замечал, что Петербург как-то совсем отучает смотреть на вещи прямо, в вас совершенно исчезает чувство действительности; вы ее как будто не замечаете, она для вас не существует.