Трудное время
Шрифт:
– Да ты это насчет выкупных операций 3, что ли?
– спросил Рязанов.
– Нет, брат, я о другом говорю. Я говорю о той грубой действительности, которая нас окружает и дает себя чувствовать на каждом шагу.
– Ну, еще это бог знает, - ответил Рязанов, - Кто ее лучше чувствует. Всякому кажется, что он лучше.
– Поживи-ка, брат, здесь да погляди на нас, чернорабочих, как мы тут с сырым материалом управляемся; может, взгляд-то у тебя и изменится. Так-то, друг, - прибавил Щетинин, хлопнув гостя
– Может быть, - улыбаясь, отвечал Рязанов.
– Что ты смеешься? Ты погляди, вот я тебе покажу, что это за люди, с которыми нам приходится иметь дело.
– Да.
– Вот ты тогда и увидишь, что мы должны мало того, что помогать им, но еще убеждать и упрашивать, чтобы они нам позволили им же быть полезными.
– Да. Как это Гамлет говорит?
– "Нынче добродетель должна униженно молить порок, чтоб он позволил ей..." 4
– Да, брат, униженно молить порок... Я серьезно говорю. Если взялся за дело, так уж не до иронии.
– Какая тут ирония? Это уж филантропия, а не ирония.
– Ну, я не знаю, как это называется, а что вот меньший брат ко мне идет, это я знаю, - говорил Щетинин, глядя в окно.
– И еще знаю, что сейчас он будет просить, чтобы я ему телушку его отдал, а я не отдам.
– Почему же?
– спросила Марья Николавна.
– А потому, что так нужно.
Щетинин наскоро допил стакан и вышел в переднюю. Дверь из столовой осталась незатворенною.
– Здравствуй! Что тебе нужно?
– спросил он у мужика, вошедшего в то же время из сеней.
Мужик поклонился.
– К вашей милости...
– Зачем?
– Да все насчет того дела. Батюшка, Ликсан Василич!
Мужик стал на колени.
– Это ты все о телушке пристаешь? Встань, братец, встань! Как тебе не стыдно? Сколько раз я вам говорил, что это скверно. Я с тобой и говорить не буду, пока ты не встанешь.
Мужик встал.
– Ну, слушай! Пойми, что мне твоих денег не нужно, я от этого не разбогатею. Я беру с тебя штраф для твоей же пользы; для того, чтобы ты был вперед осмотрительнее, зря не распускал бы скотины. Сами же вы благодарить будете, что вас уму-разуму учат.
– И так много довольны, батюшка, Ликсан Василич. Благодарим покорно!
– Ну, вот видишь! Понимаешь теперь, что это для твоей же пользы?
– Понимаем-с.
– Ну, а коли понимаешь, стало быть и толковать нечего. Я тебе покажу, что лишнего ни одной копейки с тебя не требуют. Вот расписание, видишь? Печатное расписание от министра, сколько следует брать за потраву. Вот за корову, с первого июня по первое июля - рубль пятьдесят копеек...
– Тэк-с.
– Да за прокорм за трои суток по двадцати копеек, - шестьдесят копеек; всего: два рубли десять копеек. Так ведь?
– Это так точно.
– Пожалуй, на счетах прикинуть
– Нет, что уж прикидывать.
– Ну, так чего же ты еще от меня хочешь?
– Мы ничаво... А как теперь насчет того, тыись, пуще сумляваемся, что быдто не по-суседски...
– Не по-суседски! Да ведь я тебе говорил.
– Это так-с.
– Закон. Понимаешь?
– Закон.
– Слушаю-с.
– Так что ж я могу сделать? Ну?
Мужик молчал. Из столовой Рязанов, положив бороду на спинку стула, смотрел на эту сцену; Марья Николавна задумчиво катала из хлеба шарики.
– Прикажите за себя вечно бога молить, - вдруг сказал мужик и опять упал на колени.
Щетинин плюнул и ушел. Мужик еще несколько минут постоял на коленях, поглядел, поглядел, вздохнул и пошел по двору шаг за шагом, держа шапку в обеих руках.
– Ну что? Как меньший брат?
– спросил Рязанов.
Марья Николавна заперла сахарницу и вышла в другую комнату. Щетинин походил из угла в угол, отворил окно.
– Черт знает, духота!.. Свинья - меньший брат, вот что я тебе скажу.
– Нет, я вижу, ты еще не умеешь молить порок, чтобы он тебе позволил... Оштрафовать себя, - сказал Рязанов, сидя за столом.
– Такая дрянь мужичонка!
– продолжал между тем Щетинин.
– Когда ему что-нибудь нужно от меня, - ходит, клянчит, ноги целует, а случись так, что мне понадобится купить у него десяток яиц, так он готов рубашку снять.
– Это основательно. Ну, а другие-то как?
– Хорошие?
– Если правду сказать, так и другие тоже со всячинкой; да не в этом дело. Мы сами виноваты. Нужно внушить им больше доверия; нужно, чтобы мы сами к себе были построже, тогда и они будут...
– Дешевле брать за яйца. Вероятно.
– Нет, будут строже к себе.
– Да будут ли?
– Конечно, будут.
– С какой стати?
– А с такой стати, что сами увидят.
– Что?
– Да что так лучше.
– А сам-то ты веришь, что так лучше будет?
– Еще бы! Что ты на меня смотришь? Какой же бы я был работник, если бы не верил в успех того дела, для которого работаю?
– То есть это - уверенность в невидимом, как бы в видимом 5, и в желаемом и ожидаемом, как бы в настоящем. Да, это приятно.
Щетинин, ничего не отвечая, стоял у окна и задумчиво смотрел на двор, потом, опомнившись, сказал:
– Да! Там постройка, - нужно съездить. Маша!
Марья Николавна вошла в столовую. Рязанов отправился на балкон.
– Я еду теперь, - говорил Щетинин жене, - тут придет ко мне баба, так ты... Поговори с ней!
– О чем же поговорить?
– Да она там тебе все это скажет сама. Ну, увидишь.
– Хорошо.
– Ты с ней хорошенько поговори. Знаешь, как ты хорошо-то говоришь.