Трудный выбор
Шрифт:
Я прислонился головой к каменной стене, не обращая внимания на паутину и пыль, застрявшую в моих волосах, и потер руки, пытаясь согреться. Хотя стояла середина лета, жара не проникала в подземелье. И, конечно же, оно не могло согреть холодную пустоту моего сердца, холодную пустоту, которая охватила меня с того момента, как я посмотрел в глаза
Розмари и увидел ее недоверие и замешательство. Я не был уверен, что мучило меня больше: знание того, что она поверила, что я способен на злодеяния, или тот факт, что потерял ее. Но, возможно, она никогда
Я выдохнул, и черный, сырой пар закружился вокруг меня. Если бы только я остался верен своему прежнему убеждению, что не имею права завоевывать ее сердце… Если бы я только старался держаться от нее подальше…
Но даже когда эти мысли пронзили меня, гнев разогнал их. Не имело значения, кто из нас завоевал бы ее сердце, поскольку результат был бы тем же самым: один из нас оказался бы в цепях.
Я не знал, кто убил шерифа, и кто угрожал Беннету и Коллину, но у меня было подозрение, что за всем этим стоит аббат. Его последняя угроза была очевидна: если я не хочу, чтобы в следующий раз пострадала Розмари, я должен добровольно сдаться. Я боялся, что герцог будет сопротивляться, что он заставит аббата освободить меня. Но, к счастью, он не слишком сильно протестовал. Герцог слишком хорошо меня знал. Он понял, что я сделаю все, чтобы обеспечить безопасность Розмари, и что он не сможет остановить меня, если этим я смогу защитить ее. Остается понять почему аббат не хочет, чтобы Розмари вышла замуж. По какой-то причине божий человек решил, что Розмари лучше провести жизнь в монастыре. Может быть, так и есть. По крайней мере, там она будет в безопасности. Но что аббат выиграет от этого?
Этот вопрос не выходил у меня из головы. Конечно, он должен был что-то получить. Иначе зачем все это?
В коридоре послышалась возня. Если не считать тюремщика, который приносил мне еду несколько раз в день, и визитов моего оруженосца, когда стража позволяла, крысы были моими единственными спутниками в пустой темнице. Но я точно знал, что меня накормят. Кроме того, тюремщик вымел грязь из камеры и устлал пол свежей соломой. Хотя он был грубым человеком, он не оскорблял меня, по крайней мере, пока.
Скрип в дальнем конце коридора поднял меня с пола. В щель открывающейся двери, начал вползать свет, который я редко видел за последние два дня и поэтому заставил меня сейчас обернуться. Тут же проснулась настороженность, мышцы напряглись. По тому, что тюремщик принес мне еду и больше не приходил, я понимал, что сейчас была ночь. А
тот, кто может прийти посреди ночи, наверняка принесет только неприятности. Дверь открылась полностью, и свет факела пролился в темницу, освещая мою и пустую, напротив меня, камеры. Я прижался к сырой стене и в недоумении потер глаза грязными руками: передо мной стоял ангел.
Розмари. Ее волосы были распущены и лежали вокруг головы, как нимб. Отблеск пламени превратил их в чистое золото. Моя грудь сжалась от внезапного прилива желания услышать ее голос, стоять рядом с ней и знать, что она в безопасности.
— Деррик, — прошептала она, обыскивая противоположную камеру.
Хотя мое благородное «я» подталкивало меня оставаться незаметным, тем самым отпустить ее раз и навсегда, я не смог сопротивляться
При моем движении она ахнула и обернулась:
— Деррик. — У нее был задыхающийся голос.
Это радость прозвучала в ее возгласе? Она меня рада видеть?
Она подошла к ржавым прутьям и заглянула внутрь. Стражник поднял факел так, что свет упал на меня, открывая грязь и жалкое состояние, в которое я попал. Меня так и подмывало спрятаться в тень. Я не хотел, чтобы она видела меня таким. Но нетерпение в ее глазах окатило меня волной желания видеть ее, заставляя кровь забурлить. Я сделал шаг к решетке, желая дотянуться до нее и притянуть к себе.
Розмари оглянулась через плечо и вздрогнула:
— Я не была здесь уже много лет, — сказала она, оглядываясь и подходя к решетке так близко, что почти касалась ее.
— Почему вы пришли?
В свете факела я увидел ее прекрасные голубые глаза, которые не могли лгать:
— Я беспокоилась о вас, и мне нужно было убедиться, что у вас все в порядке.
— Бывало и лучше.
На лице отразилось горе:
— Я немедленно переведу вас в комнату наверху.
В тревоге я покачал головой. Если я позволю ей это, каковы будут дальнейшие действия аббата? Что он сделает с ней? Возможно, его угроза была неявной, но она заявила о себе достаточно громко.
— Я должен остаться здесь, миледи. Осмелюсь сказать, что у вас самые хорошие охранники и самая лучшая тюрьма, в которой я когда-либо был. — Я
криво усмехнулся, надеясь снизить ее напряжение.
— Вы уверены, что с вами все в порядке?
Я кивнул и, несмотря на свой запах и вид, наклонился к ней. Я уловил сладкий аромат роз — только ее запах:
— А вы? У вас все хорошо и ничего не угрожает?
— Я в полном порядке. Но встревожена. — В ее взгляде стоял страх, глубокий страх.
Мои мышцы напряглись:
— Что случилось?
У нее были какие-то неприятности? Я не смог удержаться, чтобы не просунуть руку сквозь решетку и не взять ее за руку. Ее пальцы были холодными, но мягкими. Во мне прошла волна облегчения, когда она не отстранилась, а крепко сжала мою руку в ответ, как будто я был ее единственной надеждой.
— Скажите мне, что вас беспокоит, — потребовал я.
Моя грудь раздувалась от желания вырваться из тюрьмы и защитить ее от любого врага, с которым она столкнулась.
Теперь уже не имело значения, что она не встала на мою защиту тогда в парадном зале. Как я мог винить ее за молчание? Она знала меня недолго.
Она поступила мудро, проявив осторожность,
столкнувшись с доказательствами, которые были предъявлены против меня. Скорее я должен рассердиться на нее за то, что она спустилась в подземелье. Особенно из-за возможной опасности, которую она может навлечь на себя, если аббат узнает о ее визите.
Она снова огляделась и вздрогнула так сильно, что дрожь пробежала по моей руке до самого сердца, пронзая меня страхом, в который я никогда не верил. Я посмотрел на охранника, который сопровождал ее в подземелье, и он, казалось, тоже беспокоился за Розмари.