Тщета: Собрание стихотворений

Меркурьева Вера Александровна

ДИКИЙ КОЛОС

«Каждый раз, себя приоткрывая…»

Каждый раз, себя приоткрывая, Выдавая стих или мечту, Я напрасно духов вызываю, Тщетно заклинаю пустоту. Между мной и, слушатели, вами Есть река, но нет на ней моста. Мнится вам звенящими словами Песенная глухонемота. Знаю всё. И всё же, и тем боле К вам иду, без устали даря – Оттого, что так на то изволит Щедрость песнопевца и царя. 28.V.1922

ОСТАЛАСЬ

Память Марии Александровны Меркурьевой

1. «Ночью поздно, утром рано…»

Ночью

поздно, утром рано – будто не спала. Без молитвы, неубрана, сядет у стола. Черств хлеб ей, черный горек, солона вода. Стукнут в двери – не отворит: подошла беда. – Ты ль, подруга, ты ли это? глянь-ка на меня. Дождалась от бела света черного ты дня. Оскудела, обнищала песенная стать. А бывало, ты знавала в голос причитать. – Я засплю ли, я заем ли горе до утра – если спать в сырую землю улеглась сестра? Мне ли в мочи, мне ли в силе бедовать одной – если ждать меня в могиле довелось родной? Как же мне залиться песней, как сложу я сказ? Ведь она в могилке тесной не услышит нас. 16.X.1931

2. Цепь забот

Не спи хоть до утра, жги ночью свет, кури да вдоволь. Никто не спросит: ты здорова ль? не скажет: спать пора. До вечера не ешь, броди весь день, бесцельно даже — никто не скажет: так нельзя же, не хватится: ты где ж? Как лист сухой кружа, пришла ненужная свобода – жить для себя, других поодаль, себе принадлежа. О, знать бы, знать бы мне, что цепь забот, с любовью смежных, и раздражительных, и нежных, нас держит в жизни сне. Не сплю. Всё жду – а ну как скажут голосом знакомым: – Приляг, не бойся, я ведь дома, – и я, вздохнув, усну. 26.Х.1931

3. Разлука

Тихо в доме. Гость не стукнет под окном. Мы с тобой, сестра моя, вдвоем. Жарко дышит печки круглое жерло, нам с тобою наконец тепло. Я тебе неспешно штопаю чулки – я надену их с твоей ноги. Ты легла за книжной полкой на кровать, так – понежиться, так – подремать. Вот ты встанешь, вот присядешь ты за стол, скажешь: – что твой чайник, не ушел? – И в твоих словах, простых как белый цвет, я услышу, что разлуки нет, что сквозь жизни слепоту, и боль, и злость ближе мы, чем в теле кровь и кость. Вскинусь я, вскричу – тоски не снесть:

– милая моя, разлука есть!

Я — одна, я — без тебя везде, всегда, ты же мне – как воздух, как вода. – И услышу где-то, где-то там, ответ: – Милая, пойми, разлуки нет. Чт ос того, что я в земле – и день, и ночь – ты же на земле – день и ночь – если взглядывают светлые, из-за темных глаз твоих, мои глаза, если другу, кто зайдет к тебе порой, трону руку я твоей рукой, если ты меня не можешь разлюбить и ни на минуту позабыть. Не крушись же ты по мне, ни по себе: я – жива, я – с тобой, я – в тебе. – Тихо дома. Разве звякнет угольком, да котенок прыгнет за клубком. И еще – тишайший звук, легчайший свет: – Помни, милая, разлуки нет. – 18.XII.1931

4. Свидание

Села рядом, шубки не снимая, куталась платком, говорила: – «за тобой пришла я, жить ко мне пойдем». – Спрашиваю: – что с собою взять-то? что мне уложить? – отвечала: – «не бери ты платья, нам не износить». – Спрашиваю: – что захватим на дом? что у тебя есть? – отвечала: – «ничего не надо, нам не пить, не есть». – А

потом задумалась, вздохнула: – «Нет, тебе нельзя», – и в тумане белом затонула млечная стезя. Нашей печки горячо дыханье, ровен огонек – а в глазах расплывшийся в тумане серенький платок. Без тебя мне не носить цветного, сладкого не есть. Приходи скорей за мною снова, чтоб к себе увесть. 3.III.1932

5. Она пришла

– Ты готова? так со двора мы, из чужого – к себе домой. – – Погоди, есть малыш упрямый, беспокойный и дорогой. — – У своей здесь ребенок мамы, а твоя – тебя ждет со мной. – – Ты готова — не опечалясь, от земного проснуться сна? – – Погоди, кто со мной скитались – будет им слеза солона. – – У твоих и свои остались, у меня – только ты одна. – – Ты готова – от здешних, прежних без оглядки за мной уйти? – – Погоди до проталин вешних, дай подснежнику зацвести. — – Для чего тебе здесь подснежник? на могилу мне принести? – – Ты готова? очнись, воскресни, ночь кончается, близок свет. – – Погоди, в неволе, в болезни мой последний стих не допет. – – Ты такие там сложишь песни, для которых и слов здесь нет. – – Ты готова? – А наша кошка – искалеченный пыткой зверь? ей без нас в подполье дорожка, на голодную смерть. Не поймет до конца безножка, почему не отворят дверь. – И задумалась, и сказала, легким вздохом грусть затая: – Кто забудет о твари малой, позабуду о том и я. Оставайся, – она сказала и ушла, неслышимая. 13.V.1932

6. Второй прибор

Ушла. Давно ль? Уже четвертый год. Вернется ли? Наверное, и скоро. На стол я ставлю чайный обиход: две чашки, две тарелки, два прибора. За каждым, кто займет второй прибор, слежу, как тень: похоже? непохоже? и трехголосен всякий разговор: она б не так, она бы так же, то же. Воспоминаний цепь, кольцо к кольцу, нижу в чужих улыбке, взгляде, жесте – так зверь домашний к новому лицу доверчиво идет на старом месте. И поздним вечером, когда ни стук, ни зов покоя не нарушит, знаю – для запоздалых, для озябших рук второй прибор я на ночь оставляю. О память, память! в мира немоте лишь ты внятна мне, требуя расплаты. В твоих полях колосья зреют — те, что сеяны любовью в час утраты. Придет пора – и ляжет сноп под цеп, и, камнем смолот, соли пьет раствор он. И я на стол поставлю встречи хлеб перед вторым – вновь занятым – прибором. 28.XII.1933

7. «Так посмотреть, чтоб ясно стало вдруг…»

Так посмотреть, чтоб ясно стало вдруг, Что н ежил до сих пор и вот – родился. Так улыбнуться, чтобы ослезился Проталинами вплынь остылый луг. Так прошептать, чтобы внезапный гром Ударил по сердцу блаженным страхом, Июльским вновь опламенив шарлахом Ноябрьского солнца блеклый хром. И так вздохнуть, единый раз вздохнуть, Что и разлука вечная отпрянет, И бедная любовь из гроба встанет И об руку пойдет в обратный путь. 23.X.1933

«За часом час, за годом год уносит...»

За часом час, за годом год уносит Разлуки неминучая река. «Постой, постой» – тревожно сердце просит, «За мной, за мной» – звучит издалека. Всё меньше близких остается рядом. Всё больше милых где-то впереди. О. если бы увидеть зорким взглядом – Кто на ближайшей стал очереди? Чтоб знать, к кому прижаться на прощанье, Кого в тоске не выпускать из рук – Пока волна последнего молчанья Не залила родного сердца стук. Но край обрыва скрыт от нас цветами. За ними – бег смывающей реки. А мы идем и тратим, не считая, Немногие останные деньки. 2.XII.1924