Туата Дэ
Шрифт:
В тот день, сам Бог сдался на милость Британии и Гершаль был тому свидетелем.
И зная это, он боялся британцев и того,что кто-нибудь у бригаде узнает о его настоящем происхождении куда больше, чем гнева своего Бога. Англичане были так же реальны и страшны, как их концлагеря в Эль Даба. И суд их был неправеден и скор - как выстрел из “Энфилда”.
В конце концов, это их винтовки стреляли, отстукивая чёткие ритмы страшных песен в лабиринте улиц. А Бог его отцов? Разве он послал батальоны танков, защитить
ЭТИ МЫСЛИ БОЛЬШЕ НЕ ИМЕЛИ ЗНАЧЕНИЯ.
Он боялся англичан больше Господа Израиля - и был наказан вечной службой Второму Риму - Альбиону.
Но ведь можно же все оставит как есть. Зашить, не оставляя стока - и через неделю эта тварь свалится , горя от гнойного огня. Убийство есть грех. Но это проклятый англичанин! Может, его труп хоть немного искупит…
И вообще, какое это имеет значение.
Осмелившись дать пощёчину Империи, его нетерпеливый народ, те, кто не был уничтожен адом, смолой и туманом, были повергнуты во тьму третьего, последнего и вечного, Рассеивания…Израиль исчез. Исчезнет вместе с ним - наверное, последним иудеем на всём Диске. Его грехи и грехи его народа уже сочтены, а жизнь одного англичанина не удлинит и не сократит его пребывание в Шеоле.
Так кому нужна эта глупая месть?
Ведь Храма нет и некому, и не для кого его вновь строить…
Что ты там бормочешь, еврей?
– голос полковника был на удивление миролюбив и спокен -для того,у кого в теле огромная, будто проеденная червями Ирода, дыра.
Похоже он, часть своего плача произнёс вслух. И проклятый англичанин, ненавистный англичанин всё это слушал!
Что ты там строить собрался? Домик себе? Забудь. Ты - мой, еврей. Придется пока что ещё послужить.
Гершаль не выдержал.
Оставьте меня в покое!
– взвизгнул он, взмахнув кинжалом, - Да, я еврей! Ненавистный мерзкий жид!
Он почти плакал.
Но я, - сказал он отдышавшись, - Не ваш и не чей-то более там еврей! Я сам по себе жид! Наш народ… - сказал он сделав паузу(Мимолетная мысль о том,что у полковника в это время адски болит рана теперь доставляла Гершалю странное удовольствие ), - Мы все… Кто остался… Принадлежим нашему богу и никому более…. Господин полковник.
Шей, - лениво отозвался Тампест, - И не заблуждайся. Ты подписал контракт с Агентством. И потому принадлежишь мне. Ты - мой еврей.
Гершаль намеренно резко двинул внутрь и распорол лопаточками пинцета только зажившие, тонкие желтые стенки канала. Это должно быть больно. Он должен был увидеть боль. Даже если бы полковник сдержал крик - его разорванные мышцы бы задергались.
Полковник молчал. Заполняющаяся красной жидкостью полость была так равнодушна к прикосновениям металла будто бы врач копался в промороженном мясе.
Треугольный
Второй кусочек был поменьше и ушёл куда-то вглубь глубоко, по какой-то изломанной спирали. Теперь ему не надо было даже оправдываться - чтобы вытащить осколок, раневую полость надо было расширить.
Кинжал, данный ему тем, кого называли Гришемом, остротой немногим уступал скальпелю и мясо поддавалось легко. Пуля должна была не задеть крупных кровеносных сосудов - иначе бы этот гигант не дошёл до Бремерхафена. Но сейчас бы и ему их не задеть…
Второй кусочек, похожий на доисторический кремень или осколок битого стекла, звякнул о фарфор.
Гершаль облегченно вздохнул. Почти всю работу он выполнил. самый крупный кусок,почти четверть распустившейся страшным металлическим цветком пули, застряла в толстой кости. А кусочки лопатки, как оказалось, не углубились в рану.
Промакивая и щедро обмазывая всё йодом, будто конопатящий варом щели на корабле плотник, Гершаль убедился, что чудесная густая чудовищного англичанина остановилась и только тогда, обрезав мертвую кожу с обеих сторон, закрыл багровый туннель, стянув его аккуратными двойными стежками.
Без особых церемоний, полковник отдал последние распоряжения Гришему и , просто упал в глубину зелёной обивки дивана. Укутанный свою в пробитую пулями шинель - замену которой его помощник, в отличии от кителя и фуражки, найти так и не смог, он, спящий сидя, с надвинутой на глаза фуражкой, походил на тяжёлый упавший в глубокие мутные воды ствол тяжёлой бронзовой пушки .
Прошло некоторое время, прежде чем Гершаль решился встать, чтобы прибрать, вылить воду - и тут же испугался показавшегося оглушительно громким в тишине скрипа половиц.
Он оглянулся на спящего -но полковник не реагировал. Он даже не храпел. Гершалю показалось, что его грудь даже не вздымается. Только сейчас хирург понял, как глубоко в темные глубины снов провалился ненавистный англичанин.
Гришем забрал у него свой кинжал, но он мог бы....
Он оглянулся, почувствовав на себе чей-то взгляд - и увидел,что устроившийся на полу,в углу кандальник заинтересованно его рассматривает.
Гершаль вздохнул и принялся греметь и звенеть мисками, блюдцами и флакончиками, прибираясь.
Крофт, - представился вошедший тяжёлым, низким голосом, - Карл-Хайнц.
Гершаль оглянулся на спящего, заложив ногу на ногу, полковника - тот не желал просыпаться. Этому Крофту, похоже, и дела не было до здешних странных порядков. Он видел объявление в газете, он готов взяться за любую работу…
Простыми и ясными словами, Гришем пояснил ему -в чем будет заключатся его работа на Агентство. И обычные условия - для новичка на Тяжёлом Континенте, неопытного корма для картечи безоткаток.