Туманы Авелина. Колыбель Ньютона
Шрифт:
Уэллс обменялся быстрым взглядом с премьер-министром и, заручившись его молчаливой поддержкой, обернулся к Киссинджеру:
— Всё не так просто. Мы дали возможность уйти всем, кто хотел покинуть город. Но в десяти километрах от Катамарки, при попытке пересечь ущелье... — Уэллс помедлил, — произошло... да, величайшее военное преступление за всю историю конфликта.... Ополченцы открыли огонь по колоннам беженцев.
— Сколько?
— Пять тысяч с хвостиком.
Почему-то именно этот «хвостик» покоробил Киссинджера больше всего, в то время как Пол Стюарт присвистнул
— Многие были застрелены практически в упор. Дети, женщины. Мерзавцы никого не щадили.
Эдвард отошёл от окна и присел на краешек стола перед Грегом. Младший Стюарт, безусловно, являлся талантливым политиком, строго спрашивал с подчинённых, но, в отличие от старшего брата, более открытого в общении, человеком был замкнутым и сдержанным.
— Грег, нам необходимо, чтобы пресса, описывая эти трагические события, не скупилась на детали, какими бы жестокими они ни были. Погибшие заслуживают нашего сочувствия — сочувствия граждан Федерации — и нашего гнева. Катамарка — приграничный город. Несмотря на десятилетия конфликта, там были люди, лояльные Федерации.
Киссинджер напрягся — он знал, что это неправда, но Эдвард Стюарт продолжал, казалось, ничего не замечая:
— Мы можем вести эту войну и победить в ней, и заставить наших врагов ответить перед законом за то, что они совершили. Но нам нужна гражданская поддержка. Нам нужно, чтобы пресса и телевидение освещали конфликт верно. Чтобы нас поддержали обыватели. Даже если они не пошлют своих детей в Аппайи, необходимо, чтобы они верили, что иного пути нет...
Грег кивнул:
— Я понимаю. Повстанцы слишком долго считали, что им удастся уйти от правосудия. Но после расстрела беженцев они перешли черту.
Эдвард обернулся к старшему брату:
— Пол, мы сделаем всё, что в наших силах.
На лестнице, ведущей к выходу, Грег и Эдвард поравнялись.
— Как твои девочки? — спросил Стюарт-младший, улыбаясь. У него никогда не получалось казаться сердечным, но он всегда был безупречно вежлив.
— Девочки растут, — сдержанно ответил Грег, понимая, что вдаваться в детали своей беспокойной семейной жизни не стоит. — Немного безалаберные, немного беспечные — подростки, одним словом. Как твой парень?
По глазам Эдварда было заметно, что ничего хорошего он сказать не собирается, но Пол, окликнувший младшего брата, прервал их разговор. Тогда Пол ещё мог энергично спускаться по лестнице — это при его-то весе.
— Майкл уже уехал, ты едешь к нему завтра?
Эдвард только кивнул. Пол протянул ему чёрный кейс с серебряной фурнитурой и оттиском герба на замках:
— Отвези.
Почему сейчас этот кейс вспомнился Грегу? При каких обстоятельствах Киссинджер увидел его ещё раз? Память стала подводить...
Глава 4
— Ореста — всего лишь отражение всего легкомыслия, праздности, склонности к излишеству и отсутствия морали, которые присущи северу Федерации.
Они сидели в небольшом ресторанчике на углу Банк-Стрит и Бэйсуотер:
— Альберт, как можно не любить этот город? Особенно — в октябре? — поинтересовалась женщина, изящным жестом указывая на картинку за окном. Серебристый иней на золотых кронах деревьев, заснеженные тротуары, домики из красного кирпича — всё это в свете закатного солнца походило на невероятно красивую винтажную фотографию. Не город, а произведение искусства.
Но Альберт только пожал плечами:
— Город-девочка: ветреный, избалованный и капризный. Милая Мика, вы второй раз спрашиваете, почему я не люблю Оресту, а я вторично отвечаю вам, что, любя город как средоточие архитектурных достоинств, можно не любить то, что этот город представляет собой по сути. И, кстати, знаете, вы выбрали интересное место для нашей встречи.
Они заняли угловой столик. Альберт, сидящий у стены, пытался контролировать себя и не оглядывать входящих чересчур внимательно. Его спутница могла подумать, что он засматривается на других женщин, и обидеться. А объяснять ей, как некомфортно ему слышать шаги незнакомых людей за спиной, не хотелось.
— Чем же оно так интересно? — спросила Мика. — Конечно, порции тут невелики, но, насколько я помню, вы, Альберт, умеренны в еде.
Перед Микой только что поставили прямоугольное фарфоровое блюдо с тремя кружочками морских гребешков в подливе из лимонной травы, которые обрамляли хлопья креветок в капельках манговой сальсы.
Порции в «Duchess’ Variety» выглядели так, будто повар перед их изготовлением принял эликсир из Зазеркалья и увидел себя и клиентов уменьшенными до размеров дюймовочек. Официант сразу предупреждал: чтобы не уйти из ресторана голодными, надо заказать не менее трёх-четырех блюд, но каждое из них будет настоящим произведением искусства.
Впрочем, не только порции, но и само это заведение было карликом в череде помпезных орестовских ресторанов. Несколько столов, пара-тройка барных стульев у стойки — он вряд ли вмещал больше двух десятков посетителей. И, тем не менее, маленьким не казался, хотя и создавал иллюзию интимности. При этом высокие потолки, огромные картины, стены из панелей белого дерева добавляли помещению простор, и посетители не чувствовали себя клаустрофобами, загнанными в узкое пространство. Было комфортно сидеть на плетёных садовых стульях, и пуховые подушки заставляли забыть, во сколько тут обойдётся ужин.
— Собственно, я имел в виду не ресторан. Вы знаете историю создания маленького скверика, вон того, на другой стороне улице?
Мика заинтересованно глянула в окно:
— Я знаю, что это мемориальный сквер павших воинов Федерации. Кажется, так он называется.
— Таким он стал в первые годы после окончания войны — до этого тут был обычный парк для старушек и дамочек с детьми.
— А вы хорошо знаете довоенную Оресту...
— Да, я здесь учился.
— Ну вот, не любить город, и всё же пользоваться всеми его благами, — заметила Мика и тут же спохватилась: ей не хотелось быть колкой. Альберт наклонил голову набок, внимательно изучая свою спутницу.