Туманы Авелина. Колыбель Ньютона
Шрифт:
— Родители считали, что выбиратьдля образования следует самое лучшее учебное заведение. Я был с ними согласен, потому что не хотел повторять их жизнь. Не скажу, что время, проведённое в Бадкуре, было безоблачным. Особенно последние годы... —оносёкся и поспешил вернуться к начатому разговору. — Так вот, о сквере. Причина его трансформации проста: тогдашнее правительство возжелало почтить память павших бойцов, но в первую очередь — память министра обороны Майкла Уэллса, расстрелянного как раз на том перекрёстке. Собственно, открытие парка и было приурочено к годовщине его гибели. По распоряжению мэрии сосны
Альберт сделал паузу, после продолжил с оттенком сарказма, не замечая, как побледнела спутница:
— Какой тонкий символизм! Федерация потеряла в той войне более двадцати тысяч военнослужащих, Аппайи — почти четыреста тысяч. Мирных жителей, Мика.
Собеседница сложила руки, словно средневековая мадонна в молитве. В её глазах Альберт заметил что-то, похожее на страх. Он затронул щекотливую тему. Она боится, что сейчас кто-нибудь из официантов подслушает их разговор, и их попросят покинуть ресторанчик? Да пусть только попробуют.
От этой мысли Альберт почувствовал знакомый прилив адреналина: одно слово, жест, случайный пренебрежительный взгляд — и он бы вспыхнул.
Но... сегодня приходилось себя контролировать.
Мика ему нравилась. Они познакомились случайно несколько месяцев назад. То утро выдалось обманчиво солнечным, но ближе к полудню поднялся сильный ветер, небо затянуло тучами и разразилась гроза. Альберт провёл первую половину дня в библиотеке Верховного Суда и возвращался в офис. Он осторожно вёл машину: видимость из-за проливного дождя была мизерная, «дворники» панически метались по лобовому стеклу. И тут Альберт её и заметил. В лёгком летнем, теперь насквозь промокшем платье, она почти бежала босиком по тротуару, в одной руке сжимая босоножки на высоком каблуке, а второй держа над головой сумочку, которая сейчас казалась совершенно бесполезным предметом. Первое правило жизни в Оресте: перед тем, как выйти из дома, посмотрите прогноз погоды на ближайшие четыре часа.
Он притормозил, приспустил боковое стекло и окликнул женщину. Конечно, её с детства научили не садиться в машину к незнакомцам, но Альберт был готов попытать счастья и довериться дурным орестовским метеоусловиям.
Незнакомка была прекрасна: бархатные чёрные глаза, длинные тёмные волосы. Тяжёлая грудь, покатые бёдра... Мокрое платье не скрывало ни одного изгиба тела. Она сама это понимала, поэтому окинула его высокомерным взглядом, чтобы на корню пресечь любую фамильярность.
— Я подвезу вас, — он крикнул, боясь быть не услышанным за шумом ливня. — Где вы живёте?
Молодая женщина сначала посмотрела ему прямо в глаза, а потом перевела взгляд на пассажирское сиденье его автомобиля, куда по привычке Альберт бросил копии, сделанные в библиотеке. Левантидийский герб на первом листе документа, на который уже плюхнулись случайные капли дождя, залетавшие в открытое окно, на неё впечатления не произвел. Никто не любит чиновников, а Ореста ими кишмя кишит.
— Спасибо, — крикнула женщина в ответ и махнула рукой, — тут недалеко, я добегу.
— Да бросьте вы, — Альберт потянулся к ручке пассажирской двери левой рукой, правой освобождая сидение от бумаг и книг. — Я же вас не съем.
Мика собиралась было что-то ответить, но тут раздался такой сильный и раскатистый гром, что, ойкнув, она запрыгнула в салон автомобиля без возражений. Первый раз в жизни гроза показалась Альберту настоящей удачей.
Действительно, Мика жила близко. Прощаясь, Лаккара попросил номер её телефона — и вот сейчас сидит с ней в этом ресторанчике и вместо того, чтобы расточать женщине комплименты, рассуждает о войне, закончившейся десять лет назад.
Альберт всё же не мог остановиться. Он склонился к Мике и громким шёпотом заговорщически-театрально продолжил:
— Мика, они называют убийство Уэллса преступлением. Они не хотят вспоминать те злодеяния, которые совершались с его одобрения, часто — по его прямому распоряжению!
— Альберт, это был ужасный акт. Война есть война, и, справедливости ради, давайте вспомним, с чего она началась...
Альберт откинулся на спинку стула. Вытащил зажигалку из кармана, принялся крутить её в пальцах. Ему страшно хотелось курить: старая привычка вернулась после развода.
Жена ушла от него полтора года назад, хотя разлад в их семье начался практически сразу после свадьбы. Альберту хотелось думать, что она не виновата. Нелегко прожить годы в постоянном страхе.
Сейчас Альберт готов был признаться себе, что поторопился с браком. Тогда, измученный ночными кошмарами, он думал, что в паре ему станет легче. Женщина, дремлющая на плече, казалась ангелом-хранителем, чьи вздрагивающие ресницы были способны отогнать страшные сны. Но на деле оказалось, что он всего лишь пригласил другого человека в свой персональный ад.
— Вы говорите таким тоном, Мика, словно жалеете этого мерзавца. Я как юрист могу согласиться, если вы скажете, что было совершено преступление, и какими бы злодействами этот человек ни отяжелил свою душу, всё же его следовало бы судить по закону. Но как аппийец, как патриот, я думаю, что он получил по заслугам. К тому же, пуля пресекла дальнейшие беззакония...
— Пуля не пощадила и его жену, и что-то подсказывает мне, что, будь с ними в этот момент и их дочка... — Мика попыталась робко возразить, но он её не слушал.
— Бравые воины Федерации с его согласия не гнушались в Аппайях никакими методами, — Альберт, казалось, не видел её подавленного состояния. — Вам нужны конкретные примеры, дорогая? Вы будете смеяться, но даже война должна вестись по определённым законам, а что творили федералы на нашей земле? Вам напомнить об участи Лавалтьера?
— Уэллс был героем Федерации...
— Он не был ни героем, ни злодеем. Он нарушал закон — то есть был военным преступником. К сожалению, даже при сегодняшнем либеральном правительстве, которое пытается установить с Аппайями перемирие, восстановление справедливости законными методами невозможно. Потому что есть закон, Мика, и есть реальность. И в этой реальности Майкл Уэллс, как вы верно заметили, герой Федерации. Любая попытка рассказать о его преступлениях в Оресте или где-то ещё на севере никем не будет встречена с восторгом. А правительство — если оно хочет оставаться у руля какое-то время — не будет раздражать обывателя.